Николай молчал и не знал, как начать.
- Вот, - сказал он насторожившемуся секретарю, - дела какие, товарищ секретарь. - Безделье меня мучит. Ты погляди, второй год уж пошел, как я пришел к вам, да что толку... я вот...
- Как что толку? - перебил секретарь. Ах, волк те ешь, из беспризорников его вытянули, а ему мало. Говори делом, чего хочешь?
Но «говорить делом» Николай уже не мог. Он пытался, было, рассказать о том, что, вытянув его из омута беспризорной жизни, ячейка кинула ему только одну узкую сходню, а ему хотелось стоять на земле не одной ногой, а двумя крепко. Бессвязно кидал он молчавшему секретарю слова о работе, которой он домогается о той комсомольской нагрузке, которая возвышает человека в собственных глазах, но как на грех слова выходили неуклюжими и сотой долей не выражали того, что Николай хотел сказать.
- Да ты, парень, дуришь, - суховато сказал секретарь умолкшему Николаю и, взявшись за ручку двери, добавил: - Сам не знаешь, чего хочешь, а требуешь...
Секретарь вошел в клуби, подойдя к ребятам, столпившимся у шахматных досок, потирая руки, весело крикнул: «держись, Федька, обставим вас сейчас».
Из его памяти уплыл так нелепо тянувшийся разговор на крыльце клуба.
Эту беседу с секретарем вспомнил сейчас Николай, и ему стало стыдно, словно он совершил что - то нехорошее, не комсомольское. Домой не хотелось идти. Там, в черной, немытой комнате отец, отсыпающийся от работы, храп спящих людей, спертый воздух. Хотелось как - то разобраться, договориться с самим собой, но мысли сплелись в один крепкий клубок, распутать который одному было не по силам.
- В самом деле, - шагая по опустевшим улицам, раздумывал Николай, - какое дело секретарю до того, что дома меня возвращают на беспризорное житье, что я шатаюсь... Кой черт я лезу с разговорами.
Николай перебрал в памяти все яркие запомнившиеся дни своей девятнадцатилетней жизни. Вот он бегает по улицам, шныряет в компании таких же, как и он, безработных ребят по базару, дворам. Ничего светлого нет в этих страницах беспризорной жизни. Ну, что хорошего видел он в своей жизни? Озлобленный опускался он все ниже и ниже, и, когда из ячейки пришли обследовать домашнее житье, то Николай встретил их злобно. А одна из пришедших делегатов спокойно, будто пришла к себе домой, подняла сползшую со стола газету, аккуратно разгладила ее по доскам стола и, обернувшись к молчавшему Николаю, ровным голосом сказала:
- Ну, малец, приведи себя в порядок, с недели пойдешь работать.
Ничего не сказал Николай, только недоверчиво глянул на делегатку: «знаем, мол, вас, шляются... не видали бедности».
Лучшим днем своей жизни Николай считал тот, когда он в шесть утра впервые тронулся с десятками спешивших на работу шахтеров. Ах!
как приятно было, нащупав в левом боковом кармане рваного пиджака жестяной номерок - - № 2251, ловко, не глядя на табельную доску, ощупью отыскать гвоздик и продеть свой рабочий номер. Жадно впитывал он все, что раскрывал перед ним прииск, забравшись в дальний конец клубного зала, молча сидел он, внимательно слушая все, о чем бы ни говорили. Удивленно, с уважением глядел он на секретаря, так - ловко, без запинки резавшего непонятные слова:»принципиально», «вот почему требуется ясность и ясность».
От собраний кинулся он в клубную библиотеку. Но книжки, рассказывая об интересных вещах, открывая глаза на многое, что до сих пор было неизвестно, все же не давали ответа на некоторые простые вопросы, которые возникали в будничной жизни.
- Ну, хорошо, - раздумывал Николай, - мне дали нагрузку. Работать в МОПР'е, жетоны продавать, с подписными листами бегать и поругиваться с рабочими... Скучно, не то. А где же то, настоящее?
Думалось, что секретарь, который так умело орудует звонком на собрании, мудреными словами, он - то, наверное, сбросит туман, разъедающий душу и даст простой ответ.
При воспоминании о встрече с секретарем Николаю стало душно, и, распахнув ворот косоворотки, стал жадно глотать ночной воздух. Ночь черной вуалью обняла поселок и одинокими, бледными звездами разглядывала притихшую землю и Николая, опустошенного думами, шагавшего по темным извилистым улицам поселка. Первые петухи провожали уходившую ночь резкими криками и глухим хлопаньем разомлевших от сна крыльев.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.