Из шести человек семьи паровозного машиниста Ивана Белогуба четверо были комсомольцы. Поэтому участок, который держала семья Белогубов, партизаны называли комсомольским пикетом. Белогубы ушли из Армавира пешком, чтобы, перевалив хребет, попасть к морю, но в пути задержались. Раненый в ногу сын Белогуба Николай, моряк Азовской флотилии, не мог идти вровень со всей семьёй. Иван Белогуб вынужден был свернуть с дороги и углубиться в горы. Немцы обогнали их, но немцев остановили. Противник хотел сломить оборону перевала, однако не смог. Тогда, продолжал бои на основном направлении, немцы решили просочиться через горы другими путями. Мелкие разведывательные отряды венгерской кавалерии и альпийские стрелки стали тайными тропами протачивать путь к морю. На пути этих мелких, активных групп вражеских «вездеходов» и встала «партизанская линия».
На «партизанской линии» семья Белогубов держала участок от Медвежьей поляны у реки Белой, до Южной Шашки, как называли вершину гребня известняковых осыпей. Основной пикет находился в конце звериной тропы, промятой к водопою в кустах рододендронов. Здесь стоял сложенный из каменных плит «дот Белогубов», откуда открывался обзор и «а реку и на отвесные скалы ущелья, покрытые голубыми лишайниками. Там по кромке ущелья вилась тропка к вершине Южной Шапки. Путь туда был утомителен и опасен.
Ежедневно два комсомольца, Вячеслав и Константин Белогубы, поднимались к вершине с валежником и дровами из пихты на спине и зажигали сигнальный костёр. Партизаны этой горной линии держали гибкую оборону, но разделённые горами, долинами рек, они связывались между собой как воины древности: либо посылкой гонцов, что было в исключительных случаях, либо условным языком костров, зажигаемых на вершинах в определённое время.
Комсомольский пикет всегда с тревогой ожидал вечернего часа, когда начиналась перекличка партизанской линии. Старик Белогуб обычно выходил из «дота» и стоял, прикинув ладонь к глазам и прищурив глаза. Николай лежал на сухой траве у места, где кустики сложенных крест - накрест каменных плит образовывали амбразуру, и тоже смотрел в сторону Южной Шапки. Мать, суровая и строгая женщина, готовившая пищу в яме среди стволов буков, раздавленных буреломом, выходила и наблюдала и за вершиной, и за мужем, и за сыном. Если дул ветер или из ущелья поднимались туманы, она негромко говорила:
- Ушли бы в затишное место, чего хватаете ветер, ловите туман...
Дочка, восемнадцатилетняя Таня, спокойная девушка, улыбалась и так же негромко говорила матери:
- Мама, тут не дома. Тут кругом простуда.
Но вот вспыхивал костер Южной Шапки, чёрные фигурки Вячеслава и Константина появлялись на миг на светлом пятне и почти одновременно в туманном далеко загорались такие же костры, казавшиеся отсюда яркими точками, окружёнными короной из дыма. Огни как бы висели в воздухе, подрагивая, словно звёзды, и спустя полчаса гасли. Там тоже были свои люди. Комсомольский пикет был не одинок. Улыбалась даже суровая мать, и глаза её подёргивались влагой. Она встречала своих детей, выходя им навстречу, и много радости было в её скупых материнских движениях.
- Сколько вы видели огней? - спрашивала она.
- Восемь, - быстро отвечал младший, Костя, расправляя узкие, ещё совсем детские плечи.
- Четыре, - неизменно поправлял его Вячеслав. - Когда совсем нет туманов, тогда видны шесть.
- Пойдёмте кушать, - приглашала мать.
В «доте» на сухих листьях папоротника они ужинали. Несложная пища: похлёбка, заправленная мукой, либо уха из форели, или кукурузная каша и в изобилии дары кубанской горной осени: яблоки, томлённые в чугунке вместе с алычой, и обязательно терпкие и сладкие шишки мушмалы.
Ночью старик надевал полушубок и уходил к реке. Он устроил в расщелине шалаш и в любую погоду всю ночь лежал почти у самой чёрной, ворчливой воды, прислушиваясь, какие шумы донесёт она ему. Иван Белогуб пришёл в депо из горной станицы Даховской и теперь после долгих лет разлуки снова встретился с потерянным в городе миром природы. Он знал поступь медведя, стук маленьких копыток серны, шелест мягких подушечек рысьих лап, протяжный вой волка. В шуме гор и лесов он должен был обнаружить голос или шаги врага.
Иногда к отцу спускался Вячеслав, реже Костя, любивший поспать и не хотевший расставаться с таким удовольствием даже и в это наполненное лишениями время.
Вячеслав садился возле отца, упирался в винтовку. Они были немногословны, но хорошо понимали друг друга. Вячеслав, только в прошлом году окончивший десятилетку, пошёл на железную дорогу и ездил с отцом помощником. У них поэтому были свои, особые отношения. Отец мог только с ним поделиться своими думами, тоской по паровозу. Они говорили как равные. Вячеслав любил отца. Он видел его в работе больше, чем остальные в семье, которые наблюдали его только за столом, когда он иной раз непрочь был разругать мать, накричать на детей.
Сегодня отец спросил Вячеслава:
- Как Николай?
- А что Николай?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.