И вот он опять пошел в город, в райком. Вид знакомого дома привел его в волнение. С умилением ступал он по деревенским самотканным дорожкам, разостланным на крашеных досках.
Когда он сидел в приемной, в коридоре послышался голос Семина.
- Сейчас, сейчас забегу, - отвечал кому - то председатель райисполкома своим любезным голоском.
Макаров выпрямился и взял со стола газету. Этот человек подбил его купить в совхозе овец, а потом от всего отказался. Макаров не хотел разговаривать с подлецом. Но не такой человек был Семин! Он добивался расположения даже тех, кого с тайным наслаждением топтал ногами.
- А, Кузьма Ильич, давненько ты не показывался! - воскликнул он, остановившись в двери и принимая какую - то бумажку, с которой догнал его инструктор.
Кузьма Ильич промолчал. Семин моментально сообразил, что этот игривый тон не подходит, и продолжал со скорбным участием:
- Вот уж не повезло тебе, так не повезло! Что, говорят, - он горько улыбнулся и протянул свою глянцевую холодную ладонь, - говорят, некоторые уже и за руку не здороваются с тобой?
Они были одни. Вся невысказанная злоба всколыхнулась в Макарове. Он даже почувствовал слабость, лихорадочный жар разлился от затылка до поясницы.
Держа в обеих руках развернутую газету, он сказал:
- Да я и сам не всем подаю руку.
Только безграничная и подлая трусость помещала Семину ответить на эти слова. С лицом, налившимся кровью, ушел он в кабинет.
Пустовойтов целый день продержал Макарова в приемной, а в заключение не придал его рассказу о безобразиях в колхозе никакого значения: он считал, что Макаров только ищет предлога для встреч с ним.
- Умел ошибаться, - сказал он нравоучительно, - умей с достоинством перенести наказание. У нас нет причин оспаривать выбор общего собрания. А если действительно в колхозе появятся неполадки, мы услышим. У нас есть в колхозах свой, заслуживающий доверия актив, - он понял, что переборщил, и продолжал без высокомерия: - Ты, Макаров, злопыхательствуешь, а партия добра тебе хочет и еще не отмахивается от тебя окончательно. Почему ты не уедешь? Мужик ты грамотный. Поступил бы куда - нибудь на службу - на элеватор или еще куда, - показал бы себя на деле, а тогда, действительно, имел бы право торопить обком с разбором апелляции...
- Нет! - твердо сказал Макаров. - Я никуда не поеду. Мне совесть не позволяет бросить колхоз на разорение. И колхозники, когда одумаются, не простили бы мне этого.
- Вот оно что, - нараспев проговорил Пустовойтов, в свою очередь теряя самообладание; он никогда не разговаривал стоя, потому что по вине слишком маленького роста терял при этом величавый вид, но на этот раз он встал. - Так, так. Значит, ты сколачиваешь группочку для борьбы с партией?
- Нет, - сказал Кузьма Ильич, тоже вставая и слегка наклоняясь через стол. - Я наблюдаю, как люди, поняв обман, ищут путей отстоять колхоз от развала. Большевистская совесть не позволяет мне убегать от них.
- Ты анархист, а не большевик! - прогремел Пустовойтов. - Ты хочешь сам истолковывать интересы партии, как твоей левой пятке нравится. Не выйдет, гражданин Макаров! За такие фокусы знаешь, что бывает?
- Как хотите, - повторил Макаров, - а из колхоза я не уеду.
Когда он проходил по коридору райкома, его окликнул из боковой двери Зайцев. Макаров вошел. Второй секретарь сидел над кипой каких - то бумаг, сбоку стоял на простеньком портфеле стакан чаю.
- У Пустовойтова был?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.