Макаров вздохнул и промолчал.
- Ну, что он тебе сказал новенького? Однако и скрытный же ты стал.
- Мне скрывать особенно нечего, - возразил Макаров резко.
Обида так и бродила в нем. Своими простыми. человеческими словами Зайцев, сам того но зная, разбередил ему сердце.
- У меня всегда перед партией душа открыта, а вот, что со мной делают, этого я не пойму.
Только теперь Зайцев понял, как сильно Макаров взволнован. Он взял газету и просмотрел несколько подписей к иллюстрациям. Макаров тем временем несколько успокоился.
- Что нового тебе сказал Пустовойтов? - снова обратился Зайцев к Кузьме Ильичу.
- Уезжать советует, - криво усмехнулся Макаров, глядя в пол.
Зайцев свернул газету.
- А насчет актива ничего не сказал? Странно. Может быть, по забывчивости? - после минутного колебания Зайцев продолжал: - А тебе можно и даже необходимо знать об этом. Одним словом, на днях было собрание партийного актива и целый ряд товарищей выступал на активе по твоему вопросу. В твою пользу. В том смысле, что твоя виновность многим кажется сомнительной. Постановления по этому поводу не принимали, но выступления в протоколе записаны. Говорю тебе об этом затем, чтобы ты, когда будешь еще раз писать в вышестоящие инстанции, сослался на собрание актива. Кто именно и что говорил, тебе необязательно знать, пусть затребуют к твоему делу протокол... Кстати, я все собираюсь спросить тебя: что ты думаешь о Семине?
- О Семине я ничего не могу сказать, - Макаров прикинул, не будут ли приписаны его слова мстительному чувству, и решил говорить то, что думает. - Я вот думая, что знаю его, а оказалось, ни капли не знал. Этот человек, ну как бы сказать, с секретом.
И он еще раз рассказал, как по распоряжению Семина едва не распахал и заливные луга колхоза, как Семин и директор совхоза подсунули ему зараженных овец. Зайцев дал Кузьме Ильичу листок бумаги и велел тут же вкратце описать всю историю, не обходя и роли Семина и Пустовойтова в ней.
- Я завтра еду в область, буду там у одно го товарища, - объяснил Зайцев.
Они просидели долго. Макаров рассказал о своей жизни, о колхозе, о переживаниях последних месяцев, но уходить ему не хотелось. Он так истосковался в своем вынужденном одиночестве, так устал от постоянного нервного напряжения, что теперь, встретившись с человеком, который заговорил с ним просто и с сочувствием, он не в силах был встать и уйти. В конце концов случилось то, чего он опасался: в комнату заглянул Пустовойтов. Он спросил о новом работнике парткабинета. Он стоял рядом с Макаровым, но с таким видом, точно того и на свете не было.
- Между прочим, ко мне вот зашел Кузьма Ильич, - заговорил Зайцев, когда Пустовойтов уже собирался уходить. - Оказывается, там задерживают ему выдачу хлеба на трудодни и не дают 'работать как рядовому колхознику. Пожалуй, это противоречит уставу сельхозартели.
- Макарову давно пора взяться за ум и не торчать там, где он мешает делу, - сказал Пустовойтов, по - прежнему словно бы не замечая Кузьмы Ильича.
- Это - другое дело, - спокойно возразил Зайцев, - но там пытаются лишить его без законных оснований самых неотъемлемых прав.
- Об этом успеем переговорить в другое время, - раздраженно перебил Пустовойтоз, поворачиваясь к двери.
Зайцев стал перебирать бумаги. Макаров понял, что оставаться дольше значило бы напрашиваться на разговор о поведении Пустовойтова, а такой разговор был сейчас неуместен. Он попрощался с Зайцевым и вышел из райкома, больше чем когда бы то ни было уверенный, что никакая сила не отгородит его от партии, что он вернется в ее ряды, как бы ни изловчились некоторые людишки, добивавшиеся обратного, что сами эти людишки будут пригвождены к позорному столбу.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.