Журналистское любопытство победило чувство неловкости. Глаза снова бежали по строчкам (некоторые из них были размыты):
«В Киеве мне говорили, что Нюрба - город, столица якутских алмазников. Тоже мне столица: дома все по пальцам можно пересчитать, старые, скособоченные. Тут будет большое строительство, но мне работать в Нюрбе не придется. Засылают в самую отдаленную партию, к устью Мархи... Эх, Ленка, выскочишь ты за какого - нибудь «киевлянина - домоседа», и поминай, как звали».
Так, страницу за страницей, я прочел своим спутникам всю тетрадку. Это был не дневник, а отрывочные записи, чередовавшиеся с рисунками, чертежами, какими - то расчетами. Некоторые из этих записей я предлагаю вниманию читателей.
«Спешно готовимся к выезду. До распутицы надо успеть на место и поставить хотя бы два - три дома. Весной и в начале лета тайга, оказывается, страшнее, чем в лютые морозы. Рассказывают, что после паводка она превращается в сплошное болото. В прошлом году на берегу Мархи утонуло два трактора. Везли в партию горючее, наскочили на марь и провалились.
Вторую неделю тащимся волоком за трактором. Полтора метра снегу, сани плывут, как по волнам. Трактор буксует. Приходится рубить впереди него лиственницы и на ходу делать лежневку. Я уже умудрился отморозить щеку. Начальник партии смеется: «Что, Алеха, не уберегла тебя морозостойкая шаль?» Да, не уберег Леночкин подарок...
Если Нюрба - глушь, то как же назвать это? Снег, наши палатки да лиственницы - там одна, тут одна. Я думал, у нас не осталось необитаемых мест. Тайга вокруг мелкая. Строительный лес и тот надо заготовлять почти в верховьях Мархи, километров за двести отсюда. На меня взвалили все: и снабжение, и проектировку, и лес заставляют заготовлять, и еще черт знает что. Вот бы Ленке вкусить! Нет, пусть сидит в Киеве. Куда ей! Если не разлюбит, буду счастлив. Вспомню ее - теплее становится. Хорошо, когда есть кого вспоминать.
Приволокли первую партию леса. Я так разбил ладони, будто их собака погрызла. Страшно печет, единственное спасение - снять рукавицы и руками махать, но мороз сильный, замерзают. Не знаю, как терпят мои зеленые искатели романтики Коля Гречанник и Саша Данилов. Они разбили руки больше, чем я, но молчат. Вообще, какая чушь, попы выдумывали когда - то святых великомучеников. Наверное, никакой великомученик не испытывал того, что выпало этим ребятам. А им - то всего по восемнадцати. Когда вернусь в Киев, Ленка меня тоже не узнает. А может, не вернусь, заберусь в новую глушь...
Черт знает, чему нас учили! Без конца твердили о железобетоне и ни одним словом не обмолвились про обыкновенную русскую избу. Тесали - тесали бревна, шесть суток глаз не смыкали, а потом все не подошло. Я, инженер с высшим образованием, неправильно разметил лесины. Восемнадцатилетний Саша смыслит в деревянном строительстве больше меня. Если бы не он, загубили бы весь сруб. Стыдно!
Жуткий холод. Ужасно рад, что с нами нет Ленки. От нее не было еще ни одного письма. Наверное, влюбилась в кого-то. Не хотелось бы. А впрочем, может, так лучше. Я сумасшедший романтик, вечно куда-то рвусь. Трудно ей было бы. Пожалуй, я даже не имею права жениться. Ведь на нашей земле еще есть белые пятна. Разве я усижу на месте, зная, что где-то что-то меня ждет?
Не подозревал, что у меня столько друзей. Немного приболел, и вся партия пришла проведать. Столпились в палатке, смотрят сурово, а глаза добрые. Где - то раздобыли свежую луковицу. Начальник партии буркнул: «Поправляйся!» И ушли. Работали на три часа больше, мою долю подгоняли...
Не хочу думать о Ленке, а думаю. Она мечтала о счастье. Вчера один геолог сказал мне по этому поводу высокопарную фразу: «Счастье - это путь, вечное, не знающее границ движение». Для него - да. Он ни к чему не привязан, старый бобыль. Презирает женщин и верит, что если бы мы не любили, сделали бы за свою жизнь в сто, в тысячу раз больше. Не верю. Другое дело, когда нет взаимности. Иногда очень хочется ласки... Самое дорогое - время. Из него состоит все.
... Построили еще один дом. Был сильный буран. Пропал Саша. Никак не найдем. Утром пойду в тайгу, может, он заблудился возле лесозаготовок. Утихла бы пурга... В Киеве сейчас каштаны цветут... Сапоги надо не забыть починить...»
На этом записки оборвались. Последние их строчки я читал плотогонам вполголоса. Наступила зыбкая тишина.
- Инженером был нашим Алексей Борисыч, школу нынешнюю затевал, - ковыряя пальцем землю, приглушенно сказал Дмитрий.
То ли от этого шепота, то ли от устремленных на нее взглядов Лена проснулась. Увидев в моих руках тетрадку, она испуганно вскочила, схватила ее, прижала к груди и растерянно, жалостливо глянула на меня.
- Вы... вы прочитали?..
И снова устало опустилась на свою постель, уткнулась лицом в ватники. Она не хотела, чтобы мы видели, как она плачет. Потом поднялась.
- Он мог один, без меня, поехать на край света, мучиться, но быть там, а не со мной, - всхлипывая, сказала она. - Я не умела жить, как он, старалась забыть его... Он любил тайгу... Потом прислали дневник...
Все молчали. Лена вытерла слезы и обвела нас усталым взглядом.
- Алексей геройски погиб, товарища искал... - нерешительно тронул ее плечо Дмитрий. - Ты не того, не...
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.