Хуже пивной

- Не может быть, - возмутился Степка и покраснел даже, услышав это. - Не может этого быть! - снова повторил он, чувствуя, как жгущий его изнутри стыд начинает переходить в злость и отвращение к Мишке.

- Да, да, так точно, - передразнила его Нинка, потушив примус и ставя кипящий чайник на стол. - Докатился парень до точки, нечего сказать.

- Ну, чего же вы глядели, разинув рот, до этого, - накинулся на них Степка.

- Нужно было заявить к нам в ячейку! Вы же знаете, что он у нас на хорошем счету. Мы доверяли ему не меньше, чем комсомольцу, и задания давали ответственные. Уж одна нога Мишки в комсомоле стояла.

- Заявляли мы! - проговорила Нинка. - Как только заметили мы за ним эти повадки - побежали в ячейку Союза безбожников. Так и так, мол, надо взять парня на особый учет. Надо чем - нибудь занять его и отвлечь, пока не поздно. «Чем же мы его отвлекать станем? - ответили нам. - Что мы няньки что ли? Игрушками нам его забавлять!» И действительно скука и мертвячина в ячейке у них ужасная.

- Весной решили было мы организовать безбожный уголок в библиотеке, - вступилась Надя, налив каждому по стакану чая. - Достали несколько газет и журналов, расклеили плакаты и диаграммы, выпустили специальную газету. А культкомиссия предложила в 24 часа освободить помещение. «Если, - говорят, - загромождать библиотеку уголками, то у нас много вас наберется: и МОПР, и ОДН, и Осоавиахим, и экскурсбаза места просить станут. А мы и так сжаты, увеличить помещение собираемся!» Так и провалилось наше дело.

- А знаете что, ребятки, - перебила подругу Нинка, - пейте свой чай скорее, да поедемте посмотрим, как там Мишка ваш обретается.

Большая желто - песочного цвета церковь «Николы на Болванах» своей мрачной угрюмостью смахивала на острог. Она стояла на углу двух поперечных уличек, в сквере с редкими и хилыми деревьями, облысевшими от осеннего увядания. Внутри церкви было тихо и полутемно. Тусклые огоньки разноцветных лампадок казались примитивным декоративным украшением какого - то наивного исторического спектакля. Церковь была заполнена наполовину. Стояли древние с желтыми и серыми лицами старики и старухи, пожилые мужчины и женщины. Но было не мало и сравнительно молодого народа.

- . Видишь, кто здесь околачивается, - шепнул Степка Пинке. - Сразу видно, что торговцы, нэпманы и бывшие, никудышные люди.

- Кто их знает, - ответила она тоже шепотом. - По - моему кустарей много. Сапожники, столяры, портные, приказчики!

- Неорганизованные массы, как говорится!

Дикая и нелепая комедия церковной службы была в полном разгаре: происходил «вынос святого евангелия». Толстый, как мирской бык, дьякон оглашение орал, «сотрясая стекла». Общипанный и злой поп изо всех сил старался делать елейное лицо; на правом клиросе как будто происходил ожесточенный бой. Регент отчаянно метался перед «амвоном», дико размахивал руками и шипел на неправильно ноющих певчих. Дрожащие от страха девушки рвали глотки над тропарем «Слава в вышних», а басы, толстомордые и с красными, заплывшими шеями, пусто и неприятно хрипели, блудливо высматривая «хорошеньких» среди богомолиц. Степке сделалось так невыносимо противно и стыдно за самого себя, что он тотчас же собрался было уйти.

- Погоди, что тебя разорвало! - остановила его Надя. - Пришли, так уж заодно повнимательнее ко всему присмотримся.

Только когда подошла служба к концу и толпа богомольцев поредела, Нинка увидела Мишку. Он стоял за высокой колонной в углу, около правого клироса, и разинув рот смотрел на хористок и издергавшегося регента. Нинка подошла к нему, крепко схватила за руку и поволокла к выходу.

Мишка растерялся, покраснел и долго не мог подыскать нужных слов, чтобы заговорить. В это время он был похож на одураченного и избитого за какую - либо грязную проделку человека.

- Ну, как живешь, Степка? - запинаясь, проговорил он наконец.

- Живу твоими молитвами, - сдерживая себя, ответил тот. - Видели мы, как ты усердно молишься.

- Ну... это... я... так! - с перерывами проговорил Мишка. - От любопытства завернул... случайно...

Те стали упрекать его прямо и без обиняков. Мишка не стал запираться дальше, развязно сознался во всем.

- Ну, что ж, я хожу не молиться, а слушать пение. В оперу у меня средств нет ходить, концертов у нас в районе совсем не устраивают. Кино надоело до отвращения, самую негодную дрянь пускают по клубным экранам. А в живой, настоящий театр тоже где мне попасть. Жди, когда - то, раз в год дадут тебе билетишко на галерку. А здесь и поют хорошо, и тихо, спокойно, не шумят, ни хулиганства нет...