Глубокой ночью мы возвращались с большого колхозного собрания. Станица спала, и гулкая, трепетная тишина наполняла её улицы. Тёплый ветер доносил с полей аромат степных трав. Тихий свет месяца едва намечал контуры искалеченных садов Я каких-то нескладных, одиноких столбов, торчавших на месте военных пепелищ.
Мои спутники, заметно уставшие, шли молча, и только Тимофей Алексеевич Похно, председатель колхоза «Борьба за коммуну», старательно вглядывался в темноту и порой, останавливаясь, показывал куда-то рукой и коротко пояснял:
- Тут мы школу воздвигнем, десятилетку. Уже и кирпич навозили. До осени школу поставим... А это, бачите, это лабораторию строим. Тут и селекционный участок будет. Ученикам с руки: пусть с мальчишества привыкают до практической науки, это полезно...
А когда свернули в проулок, Тимофей Алексеевич торопливо сказал:
- Вы днём-то сходите туда, в конец! улицы. Там парк новый. И театр там построим. Без театра хорошей станице некультурно. Молодёжь ждёт театра. Даже соседи торопят, и помогать собираются...
- Богатая будет улица! - заметил я.
- Улица Сталина! - не без гордости отозвался Тимофей Алексеевич. - У неё такая история, что хоть в книгу пиши.
И он рассказал мне историю улицы Сталина:
- Тут немцы как раз оборону держали и эту самую улицу окрестили каким-то своим названием. И дощечки, само собой, нацепляли о тою кличкой. На каждом углу по дощечке. Чтоб люди видели. Они, бисовы дети, полагали, что навсегда завладели Кубанью, куда там! Однако с этой кличкой у них ничего не получилось. Был тут пионер Митя Сапожков. Он оставался с матерью и бабкой. И выходит, не зря оставался. Кое-чего придумывал. Словом, сам искал доброе дело. Вот он и зробил со своими хлопцами такое, что за одну ночь все те немецкие дощечки сгинули, а на их месте появились новые таблички, с новым наименованием - «Улица Сталина». Немцы сбесились да чуть и не поздыхали со зла, Собак пустили по следу. Таблички посрывали. Однако на другой день таблички опять явились. Что немцы ни делали, как ни искали и ни пугали, а улица жила с именем Сталина. Ну, что там говорить, не было тут ни дома, ни плетня, ни одной стеночки без такой надписи... Вот о того и слава у нашей улицы.
История улицы Сталина на этом, разумеется, не заканчивалась, и я собирался продолжить о ней речь с Тимофеем Алексеевичем, но нам помешала супруга хозяина Матрёна Антоновна: она категорически потребовала, чтобы мы сами спали и не мешали спать другим.
На следующее утро мы поехали в полевой стан колхоза «Борьба за коммуну». Дорога шла бескрайними полями, где стояла пшеница в рост человека. Вот он, урожай этого года! Как его лелеяли, растили и берегли на Кубани! Сколько тревог, волнения и дум связано с ним! В таборе мы застали секретаря Мариинского райкома партии Фёдора Васильевича Семёнова. Он беседовал с колхозниками. Собрание проводили в полевом клубе. Фёдор Васильевич толково рассказал о решающем знамении уборки урожая. Он назвал знаменитых звеньевых « бригадиров, напомнил кратко, как они добились успеха, и поделился своими соображениями о делах колхоза и его первой бригады.
Эта последняя часть доклада вызвала горячий спор. Дело в том, что Фёдор Васильевич, серьёзно и обстоятельно обсудив всё, пришёл к заключению, что лучшие звенья, пожалуй, могут заслужить право на государственную награду. Но для этого, сказал он, им ещё надо очень и очень подтянуться.
Право, я не знаю, не нарочно ли Семёнов так сдержанно оценил перспективы колхоза. Я склонен думать, что Фёдор Васильевич сделал это с умыслом. Вероятно, он хотел разведать дух людей, узнать их замыслы и волю и начистоту вскрыть возможные неполадки.
Первой после доклада схватилась прямо с места Наталья Лукинична Ромащенко, сама бригадирша. Это была невысокая крепкая молодая женщина, с простым грубоватым лицом, обожжённым степным солнцем. Она по-мужски жестикулировала, говорила напряжённо и резко и всё время, не моргая, строго глядела на секретаря райкома:
- Вот уже не знаю, Фёдор Васильевич, что это вы так плохо, дюже плохо видели найти хлеба? Или у вас с глазами непорядок (на скамьях лёгкое движение) или солнце вам глаза застилает, только не разглядели вы наш хлебушко. А что вы сказали, мы с тем несогласные (с мест: «Правильно, Лукинишна! Возьмём Героев», «Скажи про харченковскую пшеницу», «Скажи про синицыну клетку»). Никак не согласны. Мы имеем такую думку, что и у нас будут Герои. Мы своего кубанского роду не посрамим. Так и товарищу Сталину дорогому написали. Будет у нас хлеб! Да, будет!
Когда аплодисменты смолкли, из первого ряда поднялся строгий, степенный старик, легко опиравшийся на самодельную ясеневую трость.
Вот что он сказал собранию:
- У меня было, товарищи милые, столько силы, что как хвачу быка за уши да крутану эдак вот на боковину, - он и с ног долой. Вот какая сила! Только плуг не мог таскать. У бригады, товарищи, много больше силы. И нет того дела, чтоб было не под силу бригаде. А что касается хлеба, думка у всех одна: будет хлеб. Зробим хлеб. Да такой, чтоб мир дивился!
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.