Токио... Поздний вечер. Кафе на ТИХОЙ улице, где собираются «Поющие голоса Японии». В зале человек пятьсот. Перед ними стопки разноцветных брошюр. Парень на сцене называет цвет брошюры и страницу.

Каждый открывает нужную страницу, и в зале звучат старые и новые русские песни.

А потом две девушки подходят к нам и просят что-нибудь спеть. Я говорю Саше Медведю:

- Надо петь. Попробуй, старина.

- Давай вместе.

- Дело в том, что один твой однофамилец когда-то наступил мне... Я буду тихо-тихо...

- Ну что ж. За последствия я не отвечаю.

Медведь явно скромничает. У него приятный голос. Но если бы я был рецензентом, я прежде всего отметил бы не его вокальные данные. Я отметил бы его смелость. Чтобы петь перед «Поющими голосами Японии», надо иметь много смелости.

Таких аплодисментов я не слышал даже в Комадзаве, когда, припечатав по всем правилам к ковру своего самого главного и опасного соперника, Саша Медведь стал олимпийским чемпионом.

Парень на сцене говорит:

- Медведь-сан приехал к нам из Минска. Он приехал не только чтобы показать свою силу. Он приехал, чтобы познакомиться с нами. Мы знаем, что ему за сегодняшний вечер приходится выступать уже третий раз. Но мы ждали его, и он приехал. Мы дарим ему нашу большую любовь и талисман на счастье. Спортивное счастье изменчиво. Но пусть оно долго не покидает нашего гостя. А теперь давайте и мы попросим Медведя-сан оставить на память о себе автографы.

Кажется, все 500 человек поднялись с места и без давки, без толкотни, каким-то непостижимым, должно быть, одним только японцам известным способом стали подавать Саше блокноты, альбомы, журналы, платки. Он торопливо расписывался. Готовясь к встрече с олимпийским чемпионом, многие принесли с собой журналы с его снимками.

И вдруг в одном из журналов я увидел фотографию, которая заставила мысленно перенестись из Токио далеко-далеко - в Америку, на два с лишним года назад. Я увидел на фото схватку Медведя со знаменитым иранским чемпионом Голамом Тахти. Нет в мире борца, который не знал бы этого имени.

Это было давно, лет пятнадцать назад, но Голам хорошо помнит тот день. Он будет долго его помнить.

Пропев молитву, пророк подошел к нему, к нему, а не к тому, кто стоял слева, и не к тому, кто - справа, и, полузакрыв глаза, торжественно произнес:

- Ты станешь самым сильным в мире, Голам, я дарю тебе силу льва и мудрость змеи.

Это было в зорхана - зале, украшенном надписями из корана, в храме тегеранских богатырей. Они сходятся здесь в один и тот же урочный час. В. строгом согласии с традицией становятся в круг и начинают с непринужденностью жонглеров подкидывать пудовые булавы. Голам был самым младшим из них, но его уже называли «пех-леваном» - богатырем. Для семнадцатилетнего парня не было слова слаще.

Я познакомился с Голамом весной 1956 года в Баку, где проходил матч команд СССР и Ирана по вольной борьбе. У него были мускулы Атланта и равнодушные, незагорающиеся глаза много повидавшего в жизни человека. На его лице была написана отрешенность. Он будто бы думал какую-то свою думу, не имевшую ничего общего с тем, что происходило на ковре.

Голам в то время был вторым призером Олимпиады в Хельсинки. Там он проиграл Давиду Цимаку-ридзе. Но теперь он перешел в полутяжелый вес и рассчитывал на успех в Мельбурне.

«Если только мне не помешают ваши», - сказал тогда Голам.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.