И вот я, грешным делом, думаю, что не заботы о моральном облике Бурсакова сыграли роль во всей этой истории, а нечто другое. А именно боязнь, что в нечистую ситуацию будет втянут институт. Идет какое-то следствие. Неизвестно, чем оно кончится... В любом случае лучше, если все это будет касаться бывшего сотрудника института, то есть как бы и не будет касаться института. Так лучше. Спокойнее. Чище. Видите, хотели осудить «нечистую ситуацию», хотели заклеймить непорядочность, но порядочно ли сами сделали это? Из побуждений ли порядочности? Вот вопрос.

– Строгость в этих вопросах должна быть, – говорили мне в институте. – Не могли лее мы не отреагировать?

Вот так. А то, что пострадают люди, и больше, чем, может быть, они того заслуяеивают, – так не беда. Их в институте, таких-то, знаете сколько?! (А Кириллин-то вообще «вылетел» ни за что, так, за компанию.)

И я услышал длинный монолог о морали. Но по какому праву, не дает мне покоя вопрос, от имени морали делались скоропалительные, основанные, в сущности, на слухах, выводы? Мораль... Не выслушать человека, поверить в нелепые слухи о дуэли, испугаться копии в министерство, быстренько сделать оргвыводы – и после этого ссылаться на мораль... Есть такое понятие – бука. Оно означает мнимое пугало, коим бабушки стращают детей. Так и видишь: собрались институтские «бабушки» выносить свое решение, хотели букой попугать, а сами буки и испугались. Переглядываются, смотрят в угол. Там, мол, бука сидит. Какая она, какого вида и нрава – никто не знает. Но похоже, что нрава она строгого, вон затаилась в углу и вроде неодобрительно молчит. Промолчала и тогда, когда кто-то осторожно заметил, что, может быть, не надо спешить с решением, надо выяснить все обстоятельства дела. Молчит бука. Ну и вроде как жертвоприношение бросают этой буке приказ об увольнении.

Я разговаривал с директором института. Правда, мне не удалось преодолеть секретарскую баррикаду, и мы очень кратко поговорили лишь по телефону. Директор института, где работал Бурсаков; – известный ученый, очень занятый человек.

– Что? По поводу Бурсакова? – Трубка, казалось, накалилась от досады. – С ним давно все решено. Пусть не попадает в истории. Мне уже надоело этим заниматься. У меня таких Бурсаковых знаете сколько?

Увы, и я выслушал великий аргумент: я один, а их много. Интересно, как бы в устах астрофизика прозвучала такая фраза: «Я один, а звезд квинталлионы!»

Слов нет, директор того института – крупный ученый и, что называется, большой человек. Но даже очень большой человек, подумал я, не может быть настолько большим, что как бы приподнимается над всеми на немыслимую высоту, с которой все кажется человечески мелким или мелко человеческим. Я это только подумал. Потому что директорская трубка уже давала короткие гудки.

Ты, читатель, возможно, сам так или иначе сталкивался с ситуациями, когда обсуждали провинившегося человека. Припомни: всегда ли это делалось максимально справедливо и умно, с достаточным чувством такта? Да что там говорить, вот недавний пример: одну девушку из общежития обвинили в непорядочности. При этом к таким прибегали приемам уличения и обличения (опрашивали, например, свидетелей. которые добывали сведения подглядыванием в замочную скважину), что в пору устраивать новое обсуждение, где уже следует обвинять в непорядочности обвинителей. История лее с Бурсаковым произошла в научной среде. Самому складу научного мышления, казалось бы, импонирует квалифицированно разобрать непростой случай, какие-то неодносложные ситуации. Но почему-то иной раз люди, способные по своей специальности решать труднейшие научно-технические задачи, при разборе яситейских и нравственных осложнений оказываются в плену некоего морального «кирпича». Что здесь произошло? Тут судьбу людей вершила вроде бы некая ЭВМ: втиснули в нее голые, без страстей и мотивов, факты, а из нее и выскочила перфокарта со словом «уволить». Да далее и «голые» факты, как выяснилось позлее, после прекращения следствия не давали права произносить это слово.

Разумеется, лучше, если все хорошо. Если все гладко. Никаких ЧП. Но в жизни-то случаются и ослояенения, и конфликты, и «нечистые ситуации». И как раз в подобных случаях многое зависит от такта, от порядочности, от психологической зрелости тех, кто решает судьбу конкретных людей. Это-то и есть истинная мораль. Ибо мораль не бука, а мудрость душевного опыта.

Остается добавить немногое.

Сейчас Бурсаков работает в другом месте, даже не по своей специальности. Климова и Кириллин тоже не работают в институте.

– Ну как, вы с Кириллиным поженились? – спросил я, случайно повстречавшись недавно с Климовой.

– Нет, – ответила она. – Мы далее не видимся.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.