Недавно вернулась из поездки по деревням Сибири ударная бригада гос. театра им. Вс. Мейерхольда. Мы помещаем заметни из записной книжки одного из участников бригады.

Вагон

Нашей бригаде отвели четверть вагона. Я очень много ездил во всяких поездах. Безразличный для оседлых людей характер вагона всегда бросается в глаза путешественнику. Нужно присмотреться к многим вагонам, чтобы резко отличать их. Каждому историческому периоду соответствует особенный характер вагона. Все помнят теплушку двадцатого года. Она описана так подробно, что можно составить вполне научное исследование о населении, обычаях, одежде, инвентаре, пище, торговле и промышленности теплушки двадцатого года. Потом пошли мирные поповские поезда, разделенные на классы и не оставившие особенных воспоминаний.

Наш вагон представляет собой уже нечто новое.

Вагон населен ударными бригадами. Наша бригада занимает четверть вагона. Нас двенадцать человек. Четыре полки заняты бригадой свердловцев. Все едут на посевную кампанию в Сибирь. В углу семья нэпманов. Они едут к отцу, высланному в Сибирь.

Наши ребята все одеты в защитные френчи и галифе. Это одежда солдат из спектакля «Земля дыбом». Мы похожи на военный отряд. Свердловцы, едущие занять руководящие посты в Новосибирском округе, все одеты в одинаковые москвошвейские пиджаки. Они напоминают компанию счетоводов и обыкновенно играют в подкидного дурака. В остальное время они ведут философские споры. Спорщики горячатся больше всего, когда речь идет о профессорах. У каждого есть любимый профессор. Противника обвиняют в антидиалектичности.

В ответ он выдвигает обвинение в эклектике. Особенно горяч в споре Маркин, бывший матрос, начальник бронепоезда, чекист, свердловец и, наконец, секретарь Минусинского райкома ВКП(б). Он не может забыть двадцатого года и нянчится со своим маузером, оставшимся от боевых дней.

Наши ребята тоже усвоили студенческую привычку спорить. Мы спорим о театре и живописи. Все ребята увлекаются лекциями Тарабукина и собирают открытки. Крестьянин Мартынов пересматривает свою коллекцию. В соседнем купе репетируют, и мне слышен голос Глекова. Он говорит: «Нам есть на кого опереться! Группа бедняков крепко сколочена! Мы сломим сопротивление кулаков!» Сычев выходит из этого купе и делает Мартынову замечание по поводу композиции у - Питера Брегеля Старшего. Тот не соглашается с ним. Начинается спор. В него вмешивается вернувшийся с репетиции Шульман. Спор становится всеобщим. Имя Питера Брегеля Старшего и замечания по поводу овальной и крестообразной композиции заглушают весь остальной шум в вагоне. Наша бурная ученость не дает спокойно жить семье нэпманов, едущей в углу вагона. Тысяча непонятных имен и терминов, выкрикиваемых со страшным пылом, обрушивается на них, мешая спать или читать роман.

Большинство наших ребят начало учиться недавно. Многие из нас участвовали в гражданской войне. Свердловцы, все четверо активные участники гражданской войны. Нэпманы в углу, возможно, мошенничали тогда. Таким образом, население теплушки двадцатого года налицо в нашем вагоне. Вдобавок эта «встреча друзей» имеет место при сходной отчасти ситуации. Но какая перемена в обычаях, одежде, инвентаре, пище! Философские споры, пусть неуклюжие, заменили матерщину. Вместо опорок и кожухов бойцы одеты в костюмы, купленные по рабочему кредиту. Сырая восьмушка хлеба заменена вполне удовлетворительно. Мы едем делать революцию, как тогда. Но приподнятость настроения не мешает нам спорить о Питере Брегеле Старшем. Мы доводим до слез единственного оказавшегося среди нас труса, напуганного слухами о кулацких нападениях. Но мы не выкидываем в степь из вагона нэпманов, как поступали тогда; зато спекулянты теперь обезврежены окончательно. Вот вагон осени тридцатого года, каким он мне представился за четыре дня.

Бригада

Мы похожи на военный отряд. Все ребята одеты в защитные френчи и галифе. Строгая дисциплина установлена у нас. Мы ничем не похожи на бродячую актерскую труппу. Мы ударная бригада актеров. Нам даны задания. Мы точно выполняем их.

Вот распорядок нашего дня.

В восемь часов утра ребята все на ногах. Логинова, Шульман и Гаузнер делают зарядку. Мартынов и Басилов занимаются дикцией. Они стоят рядом и говорят: абы - ба, абыбу, абабыба, абабыбу. Потом Басилов вертит сальто. Он показывает отличную акробатическую выучку. После чая инструктора Сычен, Фролов, Глеков идут беседовать с избачами и членами театральных кружков. Политрук Шульман уходит в ячейку. Мартынов, Басилов и Гаузнер усаживаются читать. Мартынов читает «Старые мастера» Фромантена. Басилов читает «Социологию искусства» Фриче. Гаузнер читает «Историю новой философии».

Бесспорно, мы ничем не похожи на старых актеров. Нам на круг по двадцать три года. Все мы выросли в суровой боевой обстановке. Нам не известны ни легкомыслие, ни распущенность актеров старого театра. Мы солдаты революционного театра. Но мы чересчур солдаты. Мы грубы, сварливы, и политрук Шульман вбивает в нас основы культурности чуть не прикладом. Только железная дисциплина бригады, система выговоров и угроз постепенно изменяют наше сознание, придавливая его бытием. В нас не хватает будущего. Мы повара, готовящие социализм, но не знающие его вкуса. Потому между нас приятно видеть Басилова. Этот парень, рабочий и сын рабочего, отличается удивительной воспитанностью. Он в высшей степени усвоил все то, что с трудом стараются привить остальным. Он умеет вести себя. Он умеет работать. В своей роли он отделывает каждый жест. Он умеет учиться. Ни разу он не пропустил утренних занятий: акробатики, дикции, отделки роли, чтения. Он умеет говорить. Его вопрос и ответ всегда обдуманы. Он умеет есть. Он умеет дышать. Он предприимчив. И все это опирается не на эгоизм, а на отлично воспитанное общественное чувство нового человека.

В два часа мы обедаем. За обедом прислуживает дежурный. Он подает суп и режет хлеб. После обеда ребята спят. В семь часов мы даем спектакль.

Дежурные на сцене уже все приготовили. Каждый член бригады одновременно: рабочий сцены, бутафор, гример, музыкант, статист, премьер и режиссер. Никто не вживается со своей ролью. Сыграв кулака, актер выходит за кулисы и тут же кричит со всеми остальными: «Долой кулаков!» Агитатор в каждом преобладает над актером. Потому, когда Глеков в середине спектакля выходит в зрительный зал и раздает зрителям агитлитературу, то это не трюк, а естественная деталь спектакля. Спектакль начинается. Каждый вечер мы имеем успех, который заставил бы позавидовать самых избалованных московских актеров. Мы отмечаем этот успех просто: доходит на - ять. Наша бригада напоминает мне токийский театр Зенчей-за. Я дружил в Токио с ребятами из этого театра. Они такие же актеры - агитаторы. Она напоминает мне также Берлинский рабочий театр. Ребята этого театра из той же закваски. Но между нами и ними есть большая разница. Они бросают вызов, буржуазному обществу. Они дерзки и запальчивы. Они динамитчики и разрушители. Мы же одновременно актеры и представители власти. Крестьяне это хорошо понимают. Они не смотрят на нас, как на лицедеев, приехавших развлекать их. Нет. После спектакля они приходят в уборную за советами и справками. Смывая вазелином наш расчетливый грим, мы даем деловые советы и точные разъяснения. Я думаю, что токийцы и берлинцы хотели бы быть на нашем месте. Но ведь этого - то они и добиваются.

Приключения

Стоит перечислить наши приключения. Они не случайны. Весна тридцатого года вышибла быт из колеи. После девятилетнего перерыва снова стали возможны приключения. Все ударные бригады, разбросанные по СССР, должны были испытать сходные приключения. Ведь особенность весны тридцатого года состоит в ее плановости. Повсюду произошло одно и то же. Отсюда и плановые приключения бригад.

Когда говорят о приключениях времени гражданской войны, то представляют себе: отряд красногвардейцев, прячущихся в лесу; расстрелянного матроса, выползающего из братской могилы; подпольщиков в тылу у белых; нападение махновцев на поезд.

Что следует представлять себе, когда говорят о приключениях весны тридцатого года?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.