- Ты испугалась! - кричала я в отчаянии. - Ты толкаешь меня на подлый поступок! Зойка, милая... - И тут я уткнулась носом в ладони и горько разревелась.

- Дурочка, - почти ласково сказала Зойка. - Ну, пойми сама: я ведь... из добрых намерений. Зачем тебе репутацию свою портить? Раз уж пошли толки.

Я не могла успокоиться, а Зойка продолжала говорить и говорила, как бы оправдываясь и в то же время успокаивая меня:

- Видишь ли, я не только твоя подружка, я комсомольский секретарь. А ты в нашей организации. Пятно на тебе - пятно на всех нас...

- Нет, Зойку подменили! Я никогда раньше не замечала в ней задатков человека - труса, человека - перестраховщика. Мне стало больно, обидно и как - то очень - очень гадко. Не хотелось больше с ней говорить, не хотелось оставаться вместе. И я молча пошла к дому. Зойка, не отставая, шла рядом и все рассказывала о том, что говорит обо мне Инна Петровна, как вспоминает она злополучный степин подарок и утверждает, что такие дорогие подарки просто так не преподносятся... Она жалеет Максима, которого якобы мы со Степой ловко дурачим. Все это в мое отсутствие Инна Петровна говорила то одному, то другому. Кто отмахивался от нее, кто сочувственно качал головой, а кто и пускался в пересуды. Причем говорила она это снисходительно, сочувственным тоном. Вот, мол, молодые, неопытные в жизни, глупости делают, а подсказать им, мудрый совет дать некому. «Хоть бы вы, - обращалась она к Зойке, - поговорили с Зинаидой Александровной». Зойка сказала ей, что у нас со Степой дружба. На это Инна Петровна презрительно сморщилась и заявила, что всегда в таких случаях дружбой прикрываются.

И так она сумела убедить многих в конторе, что семья Смирновых, то есть наша семья, под угрозой распада. Поползли нехорошие слухи. Выяснилось, что кто - то видел нас вдвоем в магазине, кто - то слышал, как Степа советовался со мной, покупать ли ему серый коверкот на костюм. Многие вспомнили, что мы со Степой говорили по телефону и иногда ждали друг друга, чтобы вместе пойти домой. А в довершение всего Инна Петровна увидела Степу с букетом цветов на вокзале. Степу, а не Максима!...

После этого она так и заявила Зойке:

- Провороните подругу... До персонального дела дойдет!

... Я невольно слушала Зойку и удивлялась глупости и гнусности пожилой женщины, удивлялась легкости, с которой хорошо знающие меня сослуживцы поверили ей.

Ну почему, почему у нас еще есть такие люди: с виду справедливые, приветливые и участливые, а на самом деле склочные, лицемерные, сплетники. Нет другой раз им и корысти - то никакой, а вот извратят случай, поймают необдуманно сказанное слово, передадут тому, о ком оно сказано, да прибавят от себя сотню других, более обидных. Посеют смуту между друзьями, тонко и хитро поссорят любящих... И прикрывают свои мерзкие проделки ложью, что будто бы ратуют они за чистоту морали, не могут не сказать правды в глаза. Так пакостят они людям из «добрых намерений». Я уверена: и вам попадались в жизни такие вот «доброжелатели». И вы, возможно, страдали от них. Но... законами не предусмотрена статья, карающая ханжей, сплетников, склочников, и все мы в конечном счете их терпим.

И еще думала я о том, как иногда портятся люди, получив в руки какую - то власть, даже маленькую. Как добросовестно берутся они за все обычные, примелькавшиеся, поверхностные дела и руководят по установившемуся, опротивевшему всем шаблону. По шаблону составляют планы работы, к шаблону подгоняют человеческие отношения...

... Я вошла в подъезд, не простившись с Зойкой.

Максим был дома и, увидев мое заплаканное лицо, испугался. Сбиваясь и всхлипывая, я рассказала обо всем. Он сдвинул брови, нахмурился и, ни слова не говоря, ушел на кухню. Я слышала, как он звенел посудой, как шипело масло на горячей сковородке, и не находила сил помочь Максиму в незнакомых ему кухонных делах.

Потом он вернулся, поставил передо мной сковородку с глазуньей, снял с меня пальто, а сам сел напротив.

- Степану не говорила?... И не надо. И вообще обращать внимание на все это нe надо. А Зойка... Значит, оба мы ошиблись в Зойке. Умывайся да пойдем лучше сегодня в цирк. Сейчас Степа зайдет.

Такой он и был, мой Максим: немногословный, выдержанный и даже на первый взгляд угрюмый. Не станет успокаивать, уговаривать, вытирать слезы. Зато от его слов, от него самого веет такой силой, что невольно сам успокоишься, почувствуешь себя рядом с ним в полной безопасности.

Но в цирк мы пошли не втроем. Максима срочно вызвали на завод. Заболел сменный мастер, и его попросили принять смену, так как месяц был на исходе, а план под угрозой срыва. Максим сказал, что последний раз принимает чужую, незнакомую ему смену, но на завод поехал. В цирк мы пошли со Степой вдвоем. Я не хотела, но Максим настоял, и, как нарочно, встретили там Лиду Иващенко и Инну Петровну...

... Долго все рассказывать. Зойка стала избегать меня, да и я тоже. Инна Петровна при моем появлении поджимала губы и целомудренно отворачивалась. Трясунов говорил свое неизменное «здрасьте» особенно сдержанно. Иван Степанович, если находил в моих отчетах ошибки, укоризненно качал головой, вздыхал и советовал: «Серьезнее надо быть, Зинуша». Не все, конечно, думали обо мне так, как Инна Петровна. Многие осуждали ее, но только втихомолку, между собой, шепотом. И было это еще обиднее.

Только Петька Сырейщиков, техник из проектного бюро, откровенно конфликтовал со всеми МОИМИ «доброжелателями». Каждый раз, столкнувшись со мной где - нибудь в коридоре, буфете или у нас, в бухгалтерии, он кратко справлялся:

- Переживаешь?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.