Какая улыбка у июньских вечеров? Такая же, как твоя, когда мы прощаемся у твоей калитки. Ты молчишь и чему-то неясно улыбаешься, черты твоего лица теряются в полумраке, и я не знаю, как понять твою улыбку, – оттого ли она, что тебе просто хорошо сейчас, а вечер теплый, тихий и прозрачный, и, кажется, все вокруг покой и счастье, и я боюсь спугнуть твою улыбку, тоже молчу и улыбаюсь...

Июньские сумерки... Всем хорош июнь: своими долгими погожими днями, своим ясным и щедрым солнцем, своими лениво моросящими дождями, своей свежей сочной зеленью, своими полевыми цветами, своим кузнечьим стрекотом и птичьим JJOMOHOM, но, наверное, всего лучше своими сумерками.

Мы шли полевой дорогой к лесу. Где-то высоко над нами распевали жаворонки, а солнце садилось. И чем ниже оно сходило, тем звучнее становились птичьи голоса. Кружок расплавленного золота подкатился к самым вершинам деревьев, постоял мгновение, будто замер, оглядевшись напоследок, и сник.

Зеленый мир встретил нас хлопотливым треском дроздов – они перелетали в гущине и провожали нас встревоженными голосами. В лесу было сумрачно – просеки и дорожки скрылись под сводом молодых побегов. Воздух был сырой, росистый – запахи деревьев и трав усиливались до небывалой ощутимости, казалась, каждая травинка издавала свой запах, но острее всех был горьковатый дух березы.

Когда мы вышли на поляну, солнце еще касалось последними лучами дубовых крон.

Дубов было два, старых и кряжистых, но молодая листва их была такой светозарности, что казался тусклым свежий тон окружавших поляну берез. Заря разливалась, охватывая своим сиянием полнеба. Она горела долго и ярко; по-прежнему шумели птицы, поодаль кукушка отмеряла года, другая странно квохтала, ярилась и вдруг села на сухую вершину дуба. Она прокуковала раз, другой и, заметив людей, слетела. Потом заря стала блекнуть, небо, прежде неправдоподобно лиловое, на западе густо алое, розовело, светлело, возвращая свою голубизну.

День в июне долго не уходит, не уходит он и тогда, когда погаснет заря. И долго бывает еще светло перед короткой, словно застенчивой, прозрачной ночью. Сумерки сгущаются незаметно – лишь тон дубовой листвы, прежде такой сочно-зеленой, сереет, но еще видно каждую травинку и каждый листок. Воздух все больше синеет, свежеет, он хрустально чист и гулок – далекие звуки приближаются, и мы хорошо слышим голоса людей, идущих по дороге.

Вот раздались звонкие девичьи голоса – наверное, это девчата идут на танцы. Они смеются, весело поют.

Послышались другие голоса, уже пожилых людей, и по тому, как они отрывисто разговаривают, можно догадаться, что они нагружены тяжелыми вещами и идут с поезда.

Потом и эти голоса смолкли, и стало совсем тихо, и птицы, распевшиеся было на заре, смолкли. Сумерки становились все глуше. Они словно что-то таили в себе невысказанное, ждали чего-то... И тут тишину прорезал резкий посвист, послышалось загадочное хрипение, и он вылетел на поляну. Небо было еще светлое, и мы разглядели его, бурого, длинноклювого.

– Кто это?

– Это синяя птица.

И тогда ты первый раз улыбнулась, и я не понял, что означает эта твоя улыбка.

– Это синяя птица сумерек. Ее зовут вальдшнеп. Он прилетел к нам весной и с тех пор тянет над лесом зорями. Понимаешь, весна – такая пора... она долго не проходит и даже сейчас, в начале лета, еще осталась в зорях, и вальдшнеп напоминает нам об этом.

Где-то далеко запел соловей. Ему откликнулся другой, третий. Наступило то время, когда день борется с ночью и уступает ночи, но темноты все нет, и, кажется, можно было бы и читать и писать. Дальние предметы почернели, померкли, приобрели призрачные, обманчивые очертания. Просека терялась в седом тумане, над ней низко вставал месяц. Неизвестно откуда взявшийся ветерок прошумел в листве и стих. Вдалеке глухо перестукивали колеса проходящих поездов и прощально гудели паровозные гудки.

– А пройдет июнь, и вальдшнеп перестанет летать и остальные птицы смолкнут.

И снова ты только улыбнулась и ничего не сказала.

Мы возвращались по темной просеке, и дорогу нам указывали рассыпанные в кустах светлячки. После сумрачного, туманистого и прохладного леса в поле кажется светлее и теплее. Небо густо-синее, но не темное, и не поймешь, какое время сейчас, – вечернее или утреннее, так ярко светит по горизонту неугасимая полоска, словно зашедшее солнце снова собирается всходить, – это заря с зарей сходится.

Июньские вечера... Короткие светлые ночи... Замерцали первые звезды. В овсах забил одинокий перепел: «Пить-полоть, спать пора». Куда идем мы по этим тропкам и дорожкам, затерявшись среди обступивших нас сереющих полей? Словно и нет ничего, кроме этих сумерек...

В поселке тихо. Ничто не нарушает охватившего всю округу благодатного спокойствия. Время к полночи, а не спится. Кто-то сидит и покашливает на скамейке, кто-то проходит мимо, никого не узнать в этой странной полутьме. И люди и природа отдыхают, зачарованные сумерками, их прозрачностью, их мягкостью, их тихим дыханием.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.