Широко расставив крепкие ноги и упруго, пружинисто покачиваясь на носках, комэск зачитывал порядок ночных вылетов.

- Вы, капитан Кайсаров, с разлета - на перехват. Потом по маршруту на потолке - за цель для двадцать третьего...

Услышав свой позывной, Колосов почувствовал, как предательским румянцем вспыхнули его щеки, и, чтобы скрыть неловкость, склонился над планшетом.

«Опять Кайсаров, - подумал про себя, - до чего же надоел этот капитан с пронзительно честным взглядом».

- Кстати, отмечаю работу командира звена Кайсарова. - Голос комэска стал металлическим. - За прошлую смену летчик с блеском разделал ломбера. Он же, должен сообщить вам, лучшим образом показал, как следует вести баталии один на один лейтенанту Колосову В. (Так и сказал: «Колосову Вэ.»).

От упоминания о. последнем бое Колосов покраснел еще раз, однако комэск, похоже, и не заметил его тревоги: дочитав до конца плановую таблицу, он приказал пилотам разойтись на отдых перед ночными полетами...

В эскадрилью перехватчиков летчик - инженер Колосов прибыл недавно. Был он холост, по этой самой причине на собственное жилье, как сказали в штабе полка, в ближайшее время мог не рассчитывать. А поскольку и многие летчики жили в соседней с аэродромом деревне, называемой Сосновкой, на отшибе ее, в старом доме колхозного сторожа Парфена поселился и он.

Сама - то Сосновка - деревушка крохотная, неприметная. Вытянулась вдоль берега тихой речки, посматривая окошками в воду, большие - то города да дороги и отстранились от нее все. Километрах где - то в сорока проходит одно шоссе. Свернуть с него влево, потом проехать полем, через красный сосновый лес, затем обогнуть овраг - к деревне попадешь. Другого пути нет. «А зато какие у Сосновки захватывающие, необъятные горизонты, какие заросшие травами поляны! А перекрикивание птичье в лесах, что возносится под самые небеса, а эта легкость уединиться с недосягаемым сводом над головой, ничем земным не отвлекаясь...» Так считал Парфен, сухой, маленький, с темным личиком и седыми волосенками старик. С тех пор, как умерла жена Парфена, он вышел на пенсию и вот лет уже двадцать жил бобылем. Одни только пчелы были у Парфена. Мед от них старик сдавал куда - то, торговать наотрез отказывался. Если же кто просил по надобности - денег не принимал.

Колосов не разделял восторгов старика по поводу Сосновки, считал, что с назначением после училища ему крупно не повезло, и в письмах рядом с обратным адресом упрямо добавлял: «Тьмутаракань»...

- Командир, садись! Подвезу.

По дороге в деревню на дребезжащем велосипеде Колосова догнал техник его самолета старший лейтенант Фомичев. Человек этот, по аэродромным нормативам, был уже давно немолод - перевалило за тридцать. Лейтенантские звездочки никак не вязались с его расплывшейся фигурой, лицом большим, медно - красным. Возможно, потому в полку к технику обращались не по званию, а как - то по - домашнему просто - Фомич. «Фомич, ты завтра дежуришь по стоянке», «Фомич, когда твой самолет на регламентные?..» Колосов слышал, что за всю свою долгую службу Фомичев ни разу никуда не переводился. Ходил он на аэродроме в казенной куртке, насквозь пропитанной маслом, керосином - взглянуть страшно, не то что понюхать. Неуставное обращение к нему не нравилось Колосову, он считал, что от этого у Фомичева какая - то раскованность, не очень - то нужная в делах авиационных, и на правах командира экипажа собирался побеседовать с техником вообще и на тему воинского этикета, в частности.

- А я к Парфену. Дай, думаю, до полетов за медком съезжу, - поравнявшись, продолжал Фомичев, потом, словно оправдываясь, добавил: - Бабе моей нездоровится.

Изломанные брови Колосова дрогнули. Заметив на его лице не то смущение, не то недовольство, техник перевел все по - своему и бодро заключил:

- Ничего, командир, не горюй. Еще надерем хвоста тому Кайсарову!...

Жалобно, надрывно скрипя - вот - вот развалится, - велосипед с Фомичевым скрылся в зеленой ржи. А вскоре за поворотом дороги будто из - под земли выросла изба Парфена - низкая, пропахшая сосновой смолой, луговыми травами. У порога ее Колосов сбросил пыльные сапоги, в крохотной комнатушке, где жил, по курсантской привычке аккуратно, стопочкой сложил на скамейке обмундирование и лег спать. Через перегородку из хозяйской половины доносился голос старика:

- Прежде - то, как ни деревня, так и колдун свой был. Сколько баб портили - сказать страшно. В Середневе Еликониду леший до смерти защекотал. Еще в Малинниках... А нонче появись - ка, пощекочи, так тебе и башку отвернут. Что лешим, что чертям нонче делать стало нечего, они и лежат на покое...

Голос у Парфена скрипучий, как у сверчка. Старик знает то, чего не знают другие. Недаром в сенях у него развешаны пучки всяческих трав, а в избе на полке стоят какие - то склянки, пузырьки.

- Что верно, то верно, - на всякий случай поддакнул Фомичев. Видно, меда еще не выпросил.

Парфен насторожился.

- Эка, верно... Нонче вот что за день - скажи мне?

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.