Агнесса возлагала много надежд на то время, когда вместе с Валдисом пойдёт встречать Грундониса. Бродя по заснеженным лесным тропинкам, она замечталась, и ей казалось, что рядом с нею Валдис. Как самому близкому другу, она откровенно рассказывает ему о себе: почему она выросла такой идеалисткой и как она благодарна тем, кто помогает ей стать в ряды революционеров. Она смеётся над прежней Агнессой, вспоминает тот злополучный вечер, когда Валдис пришёл к ней. «И знаешь, почему я убежала тогда? - спрашивает она и смеётся. - Потому что я ревновала тебя к Эрне», - признаётся она, и Валдис, улыбаясь, берёт её руки и говорит... Нет, он ничего не говорит, но по прикосновению его жёсткой руки, по взгляду она угадывает его чувства.

Эта прогулка и разговор сто раз рисовались её воображению, - поскорее бы наконец всё это произошло наяву. И вот она в дороге.

Полная зимняя луна заливала поля холодным, синеватым светом. Большие придорожные ивы отбрасывали через канавы ломаные тени.

Агнессе хорошо было идти рядом с Валдисом. И когда он был так близко, Агнесса желала не рукопожатия, не поцелуя, а дружбы, чистой дружбы, какую Валдис незаслуженно дарил ей в Риге в самые мрачные минуты её жизни.

- Вот в такую ночь я стал революционером, - спокойно заговорил Валдис - Прошло много лет, но эту ночь я помню. Тогда я пережил первое значительное событие в моей жизни. Бабушка, твоя приятельница, - усмехнулся он, - однажды, в рождественскую ночь, взяла меня с собой в церковь - показать ёлку. Я слыхал, что зажигают ёлки, но никогда этого не видел. Всю дорогу я пытался представить себе, как ёлка горит, и всё расспрашивал бабушку. Елка мне, конечно, очень понравилась. Но в ту ночь меня впервые повели на могилу отца. Это не была обычная могила: только венок с красными лентами, повешенный на сосну, говорил о том, что здесь погребён отец. Я уже умел читать и в свете полного месяца по складам прочёл на лентах: «Слава героям» и «Проклятье убийцам». На обратном пути бабушка мне рассказала, как отец боролся в тысяча девятьсот пятом году, как его застрелили бароны и жандармы. Уже в постели, засыпая, я сжал кулаки и пригрозил, сам не зная, кому: «Погодите, погодите, только вот вырасту большой, тогда я вам покажу!»

Он замолчал, потом заговорил снова, неторопливо, словно припоминая:

- Бабушка рассказывала, что такие венки на могилу отца класть запрещено. За это полицейские ловят и наказывают. Моя подпольная работа началась именно с возложения такого венка.

- Сколько тебе тогда было лет? - с улыбкой спросила Агнесса.

- О, я уже был взрослым человеком: я прожил восемь лет и два года из них уже работал, - усмехнулся Валдис.

- А тебе не страшно было идти мимо могил?

- И ещё как! Но не призраков я боялся, - рассказывал Валдис - Я шёл не один: мне надо было узнать, нет ли поблизости полицейских. Сердце трепетало: удастся или не удастся. А первая удача много значила для будущего.

- Да, расстрелы царём революционеров в пятом году наша буржуазия использовала в своих политических целях, - с горечью продолжал Валдис, немного помолчав. - Самого Ульманиса объявили борцом пятого года, а пострадавшим дали землю. Моему отцу поставили надгробную плиту. Всё это как будто было так красиво. Зато мою сестру-комсомолку в двадцатом году закопали в лесу и не разрешили хоронить на кладбище.

- На кладбище возложили бы венки с такими же надписями? - поняла Агнесса.

- Конечно. А там, в чаще, пожалуйста, возлагайте какие угодно венки, туда даже за ягодами или грибами никто не забредёт.

Он рассказал Агнессе о том, как ушёл в Вигу, как искал работу, о первом аресте и суде.

Агнесса ловила каждое слово; вот каким был Валдис - уже с детства он загорелся большой мыслью, большой идеей. Сама жизнь сделала его таким, жизнь и люди. Если бы у Валдиса не было такой бабушки, такой старшей сестры и брата, он попал бы в школу, в которой его мозг непрестанно начиняли бы мистической чепухой и непротивлением злу, и если бы у него не было друзей, которые сорвали с его глаз паутину, сотканную этими пауками-учителями, разве история жизни Валдиса не могла бы оказаться совсем другой?

И опять почувствовав в Валлисе друга, она осмелилась заговорить о себе и задать терзавший её вопрос.

- Как ты думаешь, из нас, вот таких... приблудных, могут когда-нибудь получиться... настоящие люди? - она говорила медленно, подыскивая слова, и Валдис долго не отвечал, видимо, обдумывая и взвешивая свои мысли.

- Странно ты говоришь, - начал он, - «приблудные». Ты думаешь, что революционеры - это какая-то особенная порода людей, не так ли? А все те, кому довелось вырасти в иных условиях, составляют другие касты? Нет, Агнесса, революционеры не родятся с готовым мировоззрением.

Приблудные? - продолжал он немного погодя. - Приблудные - это те, которые приходят и снова уходят. Такие, как поэт Айрис, как Эмиль Аузинь; когда жизнь отталкивает их в сторону, они как будто готовы протестовать. Но как только оказывается, что протест связан с неудобствами, даже опасностями, они спешно подыскивают себе более безопасную позицию. И для этого очень подходит соцдемовекая партия. Ведь это рабочая партия. Прогрессивная как будто, на словах по крайней мере. Да к тому же ещё очень влиятельная. Вот и теперь у неё в сейме тридцать два депутата. В результате политических сделок это даёт известное количество тёплых местечек в банках и других учреждениях. Если на следующих выборах абсолютное большинство получил бы ульманисовский крестьянский союз или другая фашистская партия, такие Айрисы или Аузини, не моргнув глазом, переметнулись бы к ним. А когда в Латвии установят советскую власть, Айрис будет бить себя в грудь и клясться: «Мы её завоевали». Вот это приблудные. Они одинаково легко приходят и уходят - и снова приходят.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.