А вы умеете видеть,- одобрительно сказал он, и, поощренный похвалой знатока, я заговорил о живописи, которую люблю едва ли не больше, чем литературу.
Не знаю, слышал ли он мои робкие и сбивчивые рассуждения о том, что лишь средствами живописи можно передать темноту этого. сада, темноту во всех ее оттенках: белесую темноту дорожек, бледно высвеченных месяцем, темень черных деревьев и еще более глухую, плотную, непроницаемую тьму прозоров между дальними деревьями, там, в глубине сада. Он молчал, пораженный чем-то в глубине самого себя. Мы подошли к гаражу и свернули в другую аллейку, на миг отбросив на дорожку четкие тени: моя короче, шире, его длиннее, зыбче, с кудрявой шапкой волос, отпечатавшихся до последнего завитка. Тени исчезли за нашими спинами, лишь только мы вступили в аллейку.
- Давайте сядем! - отрывисто произнес он и, не дождавшись согласия, опустился на скамейку. Я последовал его примеру. Сквозь полотняные брюки ощущался холод и влага скамейки, когда же я отвалился к спинке, то и лопатки зябко ощутили чуть клейкую сырость.
Ловя собственное дыхание, по аллее промчался овчар Арно, блеснул его ошейник, качнулись травы обочь дорожки, сверкнув капельками росы на стеблях.
- Живопись,- сказал он, и голос его пресекся.Живопись... Он тяжело дышал, я видел, как подымалась и опускалась в вырезе рубашки его крепкая грудь. Его {lволнение сообщилось мне, я глубоко втянул воздух - словно затяжкой крепкого табаку проняло все тело благоуханием травы. и зелени.
- Живопись есть. ;.- Он не глядел на меня, в глубь, в темень сада устремлены его глаза с ярк и ми пятнами белков. Я понимал его, эти слова надо снять с сосновы х ветвей, с листьев и стеблей трав, словно РОСу.Живопись есть, - голос его налился, он обрел единственное СЛОВО,- изображение внешнего мира, как объективно данной нам реальности, на плоскости посредством красок... - Он дышал глубоко, слышимо, чуть спадающим дыханием.
- Пошли спать,- сказал Я,- сыро да и комары…
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.