Ищите слова для песен

- Давай, Васильич.

- Пробился-таки Метрусенко. Ну, упрямый черт, - сказал Китаев. - Пробурил квадрат, сейчас наращивается.

- Да, бурильщик он классный. Такое чутье...

- Надо начальнику смены позвонить. Нам ведь так и не разрешили бурить.

- Но и не запретили. Соломоново решение.

- Алло, это Китаев. Ну, что у нас? Прошли пятнадцать метров. Нормально. Шарошка нигде не чувствуется. Вот так.

Даже погода повеселела. Солнце выглянуло, но теплее не стало. А сон отпустил. Так всегда бывает, при любой усталости, если что-то удается, если что-то не зря. Макарцев и Китаев сидели молча, время от времени поглядывая в окно культбудки, за которым открывалась буровая. Шло бурение.

- Я как-то с базы звоню на буровую, - вспомнил Китаев. - Метрусенко подходит. «Что делаешь, Федя?» - «Буру». Ну, дал. По-моему, он может бурить, пока вышка не рухнет.

- Но ты погляди, Васильич. В бригаде за год выросли два молодых бурильщика - Мухарметов и Мовтяненко. Оба были первыми помбурами у Метрусенко. Есть им что брать у него, и это он отдавать умеет.

К Метрусенко Китаев относился двойственно. Была в нем и преданность бурению и какая-то бесшабашность, легкость, тревожащее нетерпение. Китаев сам любил риск, игру и умение рисковать ценил в других, но мера риска должна сопрягаться с мерой ответственности. Иначе риск переставал быть риском и превращался в бесплодную авантюру. Та история с шарошками, которые Метрусенко пытался разбурить румынским долотом, прекрасным скоростным долотом, но легким, со слабой опорой, привела Китаева в состояние ярости. Он примчался к главному инженеру управления Усольцеву и сказал, что увольняет Метрусенко из бригады. Усольцев, у которого с Федором были какие-то свои счеты, тут же согласился. А наутро Китаев снова пришел к Усольцеву и сказал, что погорячился, что Метрусенко наказан уже достаточно, его временно в подготовительную вахту перевели, это же для Метрусенко - нож острый, хватит, в бригаде его надо оставить. «Ты всех их покрываешь! - закричал Усольцев. - Гнать пора этих рвачей!» «Не гнать, а поправлять, воспитывать...» Еле упросил, но с тех пор как будто и сам стал относиться к Метрусенко несколько настороженно.

- Да, отдавать он умеет...

Метрусенко стоял у пульта и ничего не видел, не замечал: светило ли солнце или шел дождь, - он только следил за пляшущей стрелкой, свеча рывками шла вниз, оставался час до конца вахты, а может, и меньше часа, шло бурение, шли медленные метры, а время уходило. Нет, он видел все: и как кончился дождь, и как выглянуло солнце, и как Валя Грешков, бывший лучший его верховой, управляется с ключами, привыкая к обязанностям первого помбура, и что делают Коля Сульдин и Иван Тараненко и Равиль Сырлымбаев, новый верховой в вахте; он все замечал, а еще видел, как рывками шла вниз свеча, шли медленные метры, а время уходило...

- А что дальше будет? - спросил Макарцев.

- Дальше? Правка, - сказал Китаев мрачно. - Хотя и не хочется.

- Но придется. Двухшарошечным долотом мы еще не бурили, - усмехнулся Макарцев. - Ведь со сломанной лапой вахта Богданова метров пятнадцать прошла, и куда эти метры увели от азимута - одному богу ведомо.

Вошел Метрусенко и, не снимая каски, молча стал заполнять вахтовый журнал.

- Сколько пробурил, Федя?

- Шестьдесят пять. Разве это метры? А-а... Вот сейчас Серикову - только бури. За четыреста взять должен. Пусть берет.

Сериков взял 455 метров. Этим и закончился еще один день бригады Виктора Китаева - 17 апреля 1974 года. Трудный день. Обычный день.

Через шесть суток, в день открытия XVII съезда ВЛКСМ, бригада выполнит полугодовой план. Время уходило от них, но они обгоняли его. С грохотом стучали часы, бились волны прилива и раскрывались ракушки, там, где море отступало, реки взламывали лед и лопались почки, а они работали. Шуршала листва, шелестели майские знамена, дети просыпались среди ночи и засыпали снова под шум дождя, а они работали.