- Гадина! - Лазоревский поднял суковатую палку и взмахнул ею. - Симулянт! Глаз коня налился кровью. Иван подставил руку под занесенную палку и завизжал своим бабьим голосом:
- Лежачего-то зачем бьешь? Лазоревский отступил, надвигая капроновую шляпу на взбешенные глаза. А Иван опустился на колени и ощупал подергивающиеся ноги Монгола. Не найдя переломов, отпустил подпруги и вывел его на тропу.
- Придется гнать его назад, - сказал Лазоревский, растирая правую руку. - Раз не понимает хорошего обхождения, значит, не животное, а скотина...
- Да разве это хорошее обхождение? - спросил Иван, поглаживая морду Монгола. - Хорошее обхождение, когда ты коня понимаешь, а он тебя...
- Дрессировкой мне заниматься некогда, - сказал Лазоревский резким, как у кедровки, голосом. - Я должен еще и о людях думать. Если мы, не уложимся в график, вам не видать премиальных...
- А если груз на других лошадей завьючим, думаете, уложимся? - возразил Иван.
- Я не желаю больше возиться с этим симулянтом! - объявил Лазоревский. - Вы возчик, вы и решайте.
- Конь не пропащий, - ответил Иван, сминая в руке свою дырявую кепку. - Торопить только сразу не надо... Вы идите, а мы вас до Чертовых Ворот нагоним. Монгол понуро стоял на тропе. Мелкие таежные мушки, комары и оводы облепили углы его глаз. Иван смахнул их кепкой и попытался составить надорванное ухо Монгола. К вечеру Монгол спокойно шел на длинном поводу у маленького человека. Тот не торопил понуканиями. Повод натягивался лишь в редких случаях, перед ручьем или каменной россыпью.
- Пошли, вороной, пошли, - уговаривал Иван и причмокивал, точно маленькому ребенку. - Тута-ка пустяки... У Чертовых Ворот хужее будет, если вода не спадет к тому времени. Ночь заставила Ивана ночевать, не доходя до табора. Он развьючил Монгола, стреножил его и стал собирать сушняк на костер. А для Монгола ночь была самым добрым временем. Даже спутанный, он далеко уходил от табора и где-нибудь в зарослях до утра похрустывал сочной травой. Но в этот раз вороной не пошел от костра. Он глядел на пламя, как закипает вода в котелке, как человек бросает в воду кусочки черной плитки, а из котла вырывается душистый аромат. Первый раз Монгол остался с человеком, хотя темная ночь звала его мятным запахом горных трав.
- Ну, айда пастись! - Иван подтолкнул Монгола в темь. Вороной не пошел.
- Кости болят, а? Или ко мне приспособился? - Иван разрезал буханку хлеба и дал кусок вороному. - Ну, смотри, как я чай пить буду. Он отхлебнул чай из черного котелка и скривился - чай был еще слишком крут.
- Вертать, так сразу надо было. Иван слышал, как изменился его голос. Он был похож на воркование ручья глубоко в камнях. - А теперь кого... Хоть и три дня всего прошло, да сжились. Какая бы ни была животина, а жалко... - Иван кашлянул в кулак, поднялся над костром и замахал руками. - Я поболе тебя, начальничек, видел скотины. Пять кошек, собаки да обезьяна... Это что? Нахлебники. А конь - работяга... Взял его, так, будь мил, ухаживай!... Монгол насторожился. Маленький человек повысил голос. Не на него ли? Не ударит ли его он вдруг? И вороной отпрянул в сторону. Но Иван не мог подыскать больше слов и снова подсел к котелку. И морда коня вновь нависла из темноты над костром. Иван сунул ему в мягкие губы кусок хлеба и начал говорить спокойнее:
- Не нужда, ушел бы от тебя, начальник, к едреной матери... Эх, деньги, парень, нужны позарез. Матери дом отремонтировать надо? Надо. Жинке пальто справить зимнее - сколько в старом ходить можно? А Митьке форма нужна: в первый класс пойдет. И на Славке горит все - тоже и валенки купи и шубейку... В общем, деньжата вот как нужны! И премиальные тоже не помешали бы... Запасец у меня, парень, есть, да тамо-ка, дома-то, расходы на каждом шагу. Особенно матери надо помочь... Глаза Монгола поблескивали из-под гребней ресниц. Шея вытянулась, в гриве медленно гасли искры, уши чутко пошевеливались. Под хрипловатую музыку слов, треск костра и клекот воды в Урике ему представлялась родная рыжая степь и косматое солнце над нею.
- До Чертовых Ворот надо успеть догнать обоз-то, - заключил Иван свой разговор и взялся за котелок. - Иначе, парень, плохо дело... Но примкнули они к обозу только у самых Чертовых Ворот. И по старым головешкам костров было видно, что отряд простоял здесь не меньше суток, ожидая отставших. Лазоревский, прямой, словно столб телеграфный, мерил ногами берег. Песчаная коска была истоптана его обшарпанными сапогами. Урик бурлил, погрохатывая валунами.
- С такими темпами мы премию потеряем как дважды два, - такими словами он встретил старшего возчика. - Я не могу жертвовать интересами людей ради скотины.
- Отдохнуть бы нам надо, - сказал Иван, перематывая поводом свою темную руку, - и переждать большую воду... Во всех смыслах и интересах.
- Как хочешь, - отозвался Лазоревский и скрестил руки на груди. - Только я буду вынужден лишить тебя премии персонально... Перемотанная рука Ивана посинела, потом стала чернеть. Он медленно размотал повод и дернул его. Монгол послушно двинулся к воде.
- На смерть коня пошлем, - сказал Иван, забредя по колено в стремительную воду.
- Совесть у меня спокойна, - отозвался Лазоревский. - Все равно он предназначался на колбасу. Иван смотрел в мельтешащие, завихряющиеся струи, не смея скосить глаза на угрюмый захлебывающийся порог.
- Сутки обождать тута-ка - и без риску переправимся. - Он повернул к начальнику лицо и жалко, просительно улыбнулся.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.