Много вьючных обозов провел Иван Филимонов по тропам вдоль Белой и Урика, а такого безобразного коня не встречал. Низенький, брюхо отвисло, голова огромная и ухо надорванное. И этого коня пытался подсунуть ему молодой начальник партии Лазоревский.

- Монгол, - одним словом означил конягу Иван. - В тайгу не пойдет.

- Конек-горбунок тоже невзрачный был, - отозвался Лазоревский и хлопнул по начищенным сапожкам тонюсенькой палочкой, именуемой стеком.

- Нам груз надо тащить, а не чудеса разводить, - упорствовал Иван, не сводя глаз со стека. Начальник был ничего - беленький, узколицый и синеглазый. Новенькая итееровская спецодежда сидела на нем, как форма на офицере. Это все было в норме. Не одного молодого начальника перевидел Иван за свои тридцать лет. Собирались они все одинаково. Возвращались из тайги тоже на один манер - иссушенные солнцем и заботами, в клочья изорванные, в рабочих бахилах, прошитых проволокой. Но у этого был стек - палочка с ременной петелькой на конце. И стеком Лазоревский тыкал в морды арендованных лошадей. Будто рук у него не было.

- Я читал, что монгольские кони сильные и выносливые, - сказал Лазоревский, пытаясь распутать стеком гриву Монгола. - Татары на них Русь вытоптали.

- А в тайге он завалится, - упорствовал Иван. - Тута-ка придется оставить его.

- Я, конечно, могу сдать его назад, - сказал Лазоревский, и лицо его стало шире от взыгравших желваков. - Только в колхозе его наметили под убой. А мне жалко бедную лошадь.

- Что жалеть его, - откликнулся Иван, - на колбасу только и годен.

- Видите ли, - Лазоревский хлестнул по белой своей ладошке стеком, - я вырос в семье, где любовь к животным была традицией. У нас в Москве сейчас пять кошек, три собаки и обезьянка Том, И я не понимаю, как это вы стали возчиком.

- Ну что, я его на себе потом нести должен? - повысил голос Иван и сам ощутил, какой у него визгливый бабий голос. - Я вам говорю, надо от этой лошади тута-ка к едреной матери отказаться.

- Я думаю, не лучше ли мне «тута-ка к едреной матери» от возчика такого отказаться, - заявил Лазоревский и пошел в конец обоза, который начал завьючиваться. Иван посмотрел-посмотрел на стройную фигуру начальника, плюнул и стал обхаживать Монгола. Степняк повел злым и темным, как деготь, глазом и так щелкнул зубами, что едва не отхватил пальцы на руке возчика. Иван ругнулся с досады, но делать было нечего - вьючить так вьючить. С таким начальством шутки плохи - это уж он знал. Захочет - и снимет. А где ты найдешь еще такую работу, чтоб и в тайге, и с лошадьми, и деньги хорошие?

- Наше дело маленькое, - объяснил Иван Монголу, затягивая подпругу так, что конь пошатнулся. - Пусть потом начальство расхлебывает... Монгол в ответ пытался снова отхватить пальцы на руке возчика. Но этот коренастый человек знал дело. Он накоротко привязал узду к столбу. И вороной тоненько заржал, словно жеребенок, почуявший у горла холодную сталь ножа.

- Погоди плакать. - Иван насыпал из куля в кормушку коню шуршащий овес. Подумал и отпустил еще струйку овса. - То ли тамо-ка, в тайге, будет... Монгол переступил с ноги на ногу и уткнулся мордой в брезентовую кормушку. А Иван стал завьючивать его. Укрепил жесткое вьючное седло и начал приспосабливать на скобки тяжелые экспедиционные ящики. Монгол покосился на возчика и перестал жевать. Этот человек напоминал Монголу того кривоногого, с вмятым в лицо носом. Тот первый накинул на шею ему веревку, вырвав из родного табуна. Тот бил его за то, что он не хотел скакать с седоком. А потом другие били его за то, что он не желал ходить по их воле между двумя оглоблями. Они заставляли его передвигаться медленно, как и они. Но он так и не понял, зачем ходить тихо, если ему даны силы обгонять ветер. И его перестали мучить. Перегнали с табуном больших лошадей сюда, к синим горам. И теперь человек, похожий на самого первого человека, что-то делает с ним такое, отчего он теряет легкость. Скоро, должно быть, человек возьмет в руки палку. Но в этот день Монгола не тронули. Дорога от деревушки Инги, где базировалась партия, была хорошей до самых гор. Лошадей соединили в длинную связку и вели медленно, приучая к вьючному обозу. Монгола поставили в самый хвост, и он тянулся вслед за старой кобылой Зорькой. Особенно лошадей не понукали. Только слышалось порой в голове, середине или хвосте обоза:

- Давай, давай, милые!...

- Не отставай, Звездач!

- Я тебе хватану!... А на следующий день дорога стала изворачиваться между колючими елями, мощными соснами, скалами, осыпями и марями. Тут уж лошадей разобрали рабочие и геологи. Монгола взял за узду сам начальник партии. Лазоревский терпеливо вел вороного и даже не замахивался своим стеком. Д этот урод не понимал того, что было просто для остальных лошадей. Увидев крутой спуск или каменистую россыпь, Монгол упирался и косил глазом на погонщика. Обозу приходилось ждать, пока вороной преодолеет какой-нибудь пустячный ручеек. А у Монгола еще долго после таких переходов пробегала дрожь по тугим узлам мышц. Но дорога становилась все тернистей: отряд углублялся в Саяны. Это уже была тропа, вившаяся по крутым скатам. И над обозом стоял большой шум. Возчики ругались и хлестали лошадей ветками. Далеко в тайгу уносились крики людей:

- Куда лезешь, скотина ты безрогая!

- Тпру, Звездач!

- На вот тебе, на, слепая тварь!... Иван не прислушивался особенно к этим воплям. Привык. Он знал, что впереди их ждут такие подъемы, спуски и переправы, что некоторые охрипнут. Он не кричал на свою Зорьку, а спокойно почмокивал. Иван предлагал ей самой разбираться в тропе. Он, правда, часто оборачивался. Но смотрел больше на отстающего начальника с Монголом, чем на свою кобылу. Лазоревский пока сохранял спокойствие. Только крутые желваки не уходили больше с его лица да стек все нервнее дергался в его руке. Иван опускал взгляд на неуверенные короткие ноги Монгола и хмурился: вот-вот должна была случиться беда. И к середине третьего дня его беспокойство оправдалось. Монгол стукнулся вьюком о ствол кривой сосны и развернулся поперек тропы.

- Ах ты симулянт! - Лазоревский повис на уздечке, а стеком замахнулся на Монгола. Конь дернулся. Выпирающий вьюк ковырнул ствол сосны - с нее полетели иголки, кора и сучки. Конь не выдержал равновесия и рухнул под откос. Лазоревский успел схватиться за дерево, но рука его чуть не вылетела из сустава вслед за уздой. Монгол покатился по склону, теряя вьючные ящики, подминая кусты багульника и кашкары. Треск несся по тайге, как от каменной лавины. И уже оставалось немного до обрыва, когда трехствольная береза упруго остановила беспомощного коня. Первым к Монголу сбежал Иван. За ним прыгал Лазоревский. Начальник с ходу поддел коня носком сапога. А потом хлестнул его по морде стеком, и стек разлетелся на части.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.