Именем милосердия

Мы смеемся, и немцы тоже смеются. Пограничники машут руками, дескать, обойдемся без формальностей.

Машина плавно огибает лайнер и выходит на прямую ленту дороги. Теперь эта хрупкая частица жизни, присланная в Москву из Берлина, в руках нашего водителя, ему непростительна малейшая неосторожность: резкий тормоз, крутой вираж могут повредить зажатый кристаллами льда орган. На Ленинградском шоссе шофер врубает сирену и идет по осевой. С каждой потерянной минутой трансплантат, увы, теряет свои живительные силы. Павел сидит как вкопанный, упираясь ногами в стенки кабины, чтобы не качало. Прижимает к груди драгоценный контейнер.

В восемь вечера все собираются в ординаторской. Левицкий быстрыми шагами меряет комнату из угла в угол; кажется, все готово, все предусмотрено, можно начинать.

— Павел, парень слабый. Филипцев кивает головой:

— Знаю.

— Я буду внизу, хорошо? Чуть что, вызываешь меня, да?

— Да.

Ребята переглядываются – надо отдать должное их заведующему. Он точно понимает ситуацию. В операционной Левицкий все равно ничем особенно помочь не может, он терапевт. Его час наступит позже – в послеоперационный период, ничуть не менее важный, чем хирургический этап. Но Левицкий волнуется за исход операции едва ли не больше других. Не может не волноваться, ибо после его решения на карту поставлена человеческая жизнь. И плата за неудачу врачей всегда одинаково высока, первая это операция, сотая или тысячная.

...Мунев уже наверху, в операционной, с ним начинают работать анестезиологи, время хирургов еще не пришло. Я уже видел Семеона и говорил с ним. Славный парень, неплохо знает русский, охотно рассказывает о себе, о своих товарищах. Вот только слабый, измотала его болезнь.

...Перед тем как выйти, Павел подмигивает наклеенной на стену репродукции с изображением святых Дамиана и Козьмы.

– Покровители хирургов. Первые произвели трансплантацию, за что и приняли смерть от рук служителей куль та. А потом благодарное человечество причислило их к лику святых.

В коридоре мы натыкаемся на одинокую фигуру в черном. Лицо мужчины небрито, глаза воспалены.

— Я отец Мунев, из Габрово, мой сын... – Мужчина отворачивается к стене.

— Понятно. Мы сделаем все, что можем, не волнуйтесь.

А что еще говорить в таких случаях? Что сказать человеку, для которого нет ничего важнее и значимее, чем жизнь сына?

Уже на лестнице Павел говорит:

– Пойми, хирург, идущий на операцию, должен быть свободен от эмоций, они только мешают ему делать свое дело. Но я не знаю, как это можно – быть свободным от эмоций, пони маешь, не знаю. И это плохо.

У стола пришлось ждать еще минут десять, пока анестезиологи подготовят больного. Тут нельзя спешить, наркоз – дело серьезное: исходя из многочисленных данных, надо найти оптимальную дозу. Сегодня «на аппарате» Борис Корнеев. у него «легкая» рука и давняя дружба с Павлом и его ребятами. Они без слов понимают друг друга.

Ну вот, теперь все, можно начинать.

Техника операции несложна. Собственные почки, пораженные нефритом, убирать нет необходимости: они далеко, и лезть к ним небезопасно, к тому же, оставшись в организме, они не мешают. Поэтому хирурги «вживляют» новый орган там, где им удобнее, куда легче подойти. Ведь в конце концов не так уж важно, где будет работать новый орган, важно, чтобы он действовал. А для этого почку – естественный, регулятор давления, своеобразный фильтр, очищающий организм от шлаков, – надо подключить к кровотоку в одном из его самых активных участков. Тогда вся кровь, пульсирующая в человеке, обязательно войдет в почку и выйдет из нее, оставив в ней вещества, предназначенные для выброса. Местом, наиболее удобным для подключения почки, принято считать левую или правую подвздошные области, здесь разветвляется артерия, несущая кровь к ноге. После того как хирурги выделят подвздошные артерии и вену, их сшивают с почечными сосудами конец в конец. Затем пускают кровь по трансплантату и проверяют, как он функционирует. И все. Это главное, остальное уже детали. Но тоже существенные, и порой они отнимают немало времени и нервов.