Игра и характер

Мне понравилась фраза в книге известного актера Сергея Юрского. Он пишет: «...мастерство – это владение технологией и умение преодолевать творческие кризисы». Именно мастером, самостоятельно определяющим свою судьбу в спорте, мне и хотелось быть с самого начала. И до самого последнего своего выступления на футбольном поле.

Настоящие мастера, на мой взгляд, отчетливо понимают, что уважающие дело люди свои ошибки не прячут, не отрицают, а исправляют. А если чувствуют, что ошибку исправить нельзя, поздно, они покидают арену. Но с больной, как говорится, головы на здоровую не валят.

Поэтому хочу заметить, достоинство надо воспитывать в себе с первых шагов в спорте.

В «Динамо» меня взяли третьим вратарем – дублером Алексея Хомича и Вальтера Санаи. За Алексеем Петровичем Хомичем, как когда-то в юности за вратарем заводской команды Алексеем Гусевым, я носил чемоданчик с формой и бутсами, буквально ловил каждое его замечание до и после игры в раздевалке, во время матча стоял за его воротами. Кто-то, может быть, улыбнется: «И он еще про достоинство заговорил!» Да. Заговорил. И, надеюсь, с достаточными к тому основаниями.

Я уважал Хомича прежде всего как замечательного вратаря. И служил я не ему, а футболу. Вратарский талант Хомича я искренне считал принадлежащим всему футболу. А значит, и мне – дублеру. Я носил чемоданчик Хомича, но при этом никогда, ни на секунду не чувствовал себя приниженным.

Сейчас что-то существенно изменилось во взаимоотношениях внутри команд мастеров. И я бы не решился сейчас рекомендовать никому из молодых нести за своим кумиром и старшим товарищем «адидасовскую» сумку. Действительно, засмеют, сочтут подхалимом. Да и многих ли старших товарищей молодежь числит кумирами? Но это уже отдельный разговор. На другую тему...

Тогда же, когда начинал я, все было иначе. Хомичу бы и в голову не пришло посчитать меня, солдата, вчерашнего рабочего, подхалимом. Ношение чемоданчика было каким-то ритуалом – посвящением, приобщением. Уверен, что и Алексей Петрович относился ко мне по-своему уважительно. Мы же одному делу были преданы – вратарскому. Наверное, он, как и другие игроки, с интересом и любопытством приглядывался ко мне, отмечая и серьезное и смешное во мне, пришедшем сменить его.

В марте сорок девятого года в Гагре со мной произошел конфуз, какого, кажется, не бывало. С моря дул резкий ветер, когда мы играли дублями против «Трактора». Вратарь «Трактора» сильно выбил мяч. Мяч взлетел высоко, и ветер понес его в мою сторону. Я, кажется, угадал все: и свое положение, и силу ветра, и скорость полета мяча. Одного не предвидел – того, что мне захочет помочь защитник. Мы столкнулись, как клоуны в цирке, – и мяч, посланный от одних ворот, никого не задев, влетел в противоположные.

Самое страшное, что за игрой с трибуны наблюдали лучшие динамовские игроки – Бесков, Карцев, Сергей и Леонид Соловьевы, Блинков... Я готов был сквозь землю провалиться, увидев, как они буквально корчатся от смеха.

В хохоте этих замечательных мастеров не было ничего злого. После случившегося со мной комического эпизода дистанция между нами сократилась.

Об этом случае я недавно вспомнил, читая книгу того же Юрского. Он хорошо формулирует мысль, занимавшую меня во все мои вратарские годы: «Надо сразу же учить сосредоточенному, свободному, волевому состоянию под взглядами смотрящих... Будущий актер (и футболист, конечно, тоже. – Л. Я.) должен отключиться от боязни быть неловким, неточным, смешным в глазах смотрящих...»

Пять лет провел я в запасе. Казалось бы, срок вполне достаточный, чтобы усомниться в своих способностях. Шансов перейти в основной состав при наличии таких вратарей, как Хомич и Саная, у меня, прямо скажем, было мало. Но, вспоминая это пятилетие, я прямо удивляюсь постоянству своего приподнятого настроения. При всех страданиях и сомнениях.

Мне каждый день было интересно жить – и в футболе вообще и в «Динамо» в частности. Я видел в непосредственной близости выдающихся мастеров, чей класс меня завораживал. Их уход из футбола казался мне невозможным – как же без них? Я впитывал в себя ежедневно превосходный футбол в их исполнении и не представлял себе иного.

Я не верил, что они могут покинуть футбол, и вместе с тем стремился в основной состав. Нет ли здесь противоречия? Для меня и тогда не было, а сейчас тем более. Я видел себя в футболе – при всей проблематичности тогдашнего моего участия в составе великих мастеров московского «Динамо». Подчеркиваю: в футболе. Поскольку в хоккее с шайбой шансы мои были гораздо предпочтительнее. Я уже получил серебряную и бронзовую медали за успехи в чемпионатах страны, стоял в воротах «Динамо», выигравшего Кубок СССР по хоккею, был кандидатом в хоккейную сборную, когда меня включили кандидатом в сборную по футболу.

Я припомнил здесь случившееся со мной за пять лет, проведенных в динамовском дубле, – то, о чем мало кто знает. И самому сейчас странно связать «невидимые миру слезы» с теми событиями, что так скоро произошли со мной – на этот раз уже у всех на виду.

В 1952 году наши футболисты проиграли в практически равной борьбе матч с югославами на Олимпиаде и были подвергнуты уничтожающей критике. Критиковали и «отлучали» от футбола людей, которым мы привыкли поклоняться. Кумиры наши уходили без подобающих почестей. Не доиграв, на мой взгляд. Но такая уж вещь спорт, что, заняв места ведущих, мы не имели права на робость. Мы заиграли в основных составах клубов и сборной. И очень недолго смотрели на нас скептически – не дали мы к тому оснований.

Два только матча 1954 года – с венграми и с командой ФРГ – заставили меня позабыть, что я всего второй сезон, как вышел из дубля. Это памятная всем на годы и годы победа над тогдашними чемпионами мира, футболистами ФРГ, когда стадион «Динамо» встал на ноги, следя за нашим решительным штурмом и аплодируя Анатолию Масленкину, который забил свой знаменитый гол, сделав счет 3:2. И боевая ничья с венграми – олимпийскими чемпионами. После таких матчей ни новичком, ни случайным человеком в футболе себя не посчитаешь и никаких скидок делать себе не станешь. И следующие испытания это подтвердили.

Зимой 1956 года спортсмены Советского Союза приняли участие в Белой Олимпиаде. А летом мы уезжали в Мельбурн, напутствуемые героями Кортина д'Ампеццо. Их пример был для нас очень впечатляющим.

Меня особенно взволновала победа хоккеистов. Большинство из них я хорошо знал. Правда, хоккей с шайбой к тому времени совсем отделился от футбола, и в сборной не было игроков, выступавших, как прежде случалось, и на поле и на льду. Только несравненный Всеволод Бобров был в этой команде известен и прежними успехами в футболе. Но я-то играл со многими из хоккеистов-олимпийцев...

Мы тогда уже отчетливо понимали, что Олимпиада – особое соревнование, где. воспринимаешь себя не только как футболиста, но и как олимпийца, защищающего честь страны.