Рассказывают, что в одну из холодных, мглистых октябрьских ночей 1896 года по набережной Невы долго бродил одинокий, чем-то сильно взволнованный человек. Это был Антон Павлович Чехов, тяжело переживавший полный неуспех первого представления своей «Чайки» на сцене Александрийского театра.

Театральный и литературный Петербург, не поняв пьесы, не разгадав своеобразия чеховской драматургии, не принял «Чайку». Не оправился с вей и театр, находившийся во власти старых театральных штампов. Пьесу не спасла даже чудесная игра В. Ф. Комиссаржевской, трогательно исполнявшей роль Нины Заречной.

А между тем именно эта пьеса впоследствии заложила основы нового театра, оказала большое влияние на развитие русской и советской драматургии.

Старое искусство с его рутиной, с его холодной, пустой, «приподнятой» игрой, с его враждебностью жизненной правде прочно держалось в театре конца XIX века. С ложью и фальшью старого театра боролись многие лучшие актеры того времени. К правдивому отображению жизни стремимся режиссер Малого театра А. П. Ленский, необходимость ломки старого сознавал и А. Н. Островский. Посмотрев знаменитую тогда постановку шиллеровской «Марии Стюарт», Островский заметил: «Как все это... портит русских актеров». Он понимал, что пышность, «театральность», искусственные чувства губят театр.

Но многие драматурги и актеры не прислушались тогда к голосу Островского, не поверили, что нужен театр новый, реалистический, близкий к жизни, к духовным запросам человека, театр, подхватывающий все передовое, зовущий вперед, пробуждающий лучшее в человеке.

Театр нуждался в кардинальной внутренней перестройке. И ее осуществили К. С. Станиславский и Вл. И. Немирович-Данченко. Ими руководило стремление сделать искусство правдивым, максимально приблизить его к жизни, к действительности.

Реформа Художественного театра возникла не на пустом месте. Станиславский и Немирович-Данченко опирались в своих поисках на наследие русской передовой мысли, культуры и искусства Они развили и возвели на новую ступень наследие Щепкина - замечательного русского актера, впервые потребовавшего от театра правды. Новый театр призван был не только подытожить лучшее, но и повести искусство вперед. Но такой театр, не мог существовать без своей передовой драматургии. Создателем ее и явился Чехов.

Чехова знали повсеместно. Всюду зачитывались его рассказами. Он будил в читателе духовные силы, боролся с пошлостью, высмеивал дурное, заставлял верить в высокое назначение человека.

Чехова привлекал к себе театр, потому что писатель видел в нем огромную воспитательную силу. Чеховские пьесы не «развлекали» зрителя, не уводили его от жизни - они звали понять окружающую действительность. Чехов делал это по-новому, по-своему. Уже первая его пьеса, «Иванов», поставленная в театре Корта, носила новаторский характер.

Больших, самоотверженных, даже героических усилий стоила новаторам искусства, людям, идущим впереди, каждая победа!

Лишь через два года после провала на петербургской сцене «Чайка» попала в молодой Художественный театр.

К тому времени этот театр уже поставил «Царя Федора Иоанновича», «Потонувший колокол», «Венецианского купца» и еще ряд пьес. Он добился значительного успеха. Но то, что дала ему «Чайка», трудно было сравнить со всем предыдущим. Все, что казалось в пьесе при первой ее постановке невыполнимым, нетеатральным и даже наивным, обрело в спектакле Художественного театра подлинную поэтичность, глубокое общественное звучание.

Новаторские устремления Чехова и основателей Художественного театра совпали; это проложило путь новому театру, новой драматургии. Это был поворот искусства к современной жизни, наполнение его большими, светлыми идеями.

Человек чист и силен душой, говорит нам драматургия Чехова, сейчас он страдает, его силы тратятся попусту, но он способен на многое. Чехов показывает нам скромную девушку Нину Заречную, которая, несмотря на свою личную драму, становится сильным, нужным человеком, сестер Прозоровых, Аню - дочь обедневшей дворянки, студента Петю, поручика Тузенбаха, одинокого и несчастливого полковника Вершинина и заставляет нас заглянуть в эти человеческие души, полные красоты, самоотверженной любви, жажды дела, труда, подвига. Чехов не идет дальше тех усадеб или просто скромных домов, где они родились, живут, умирают, как Тузенбах или Треплев. Но мы видим, как широк мог быть размах творческой деятельности этих людей, получи они только возможность применить свои силы, способности, таланты, которые душило самодержавие.

И все, что делал Художественный театр, с его поисками тончайших оттенков в сценическом образе, во имя которого оживали на сцене и вещи, и звуки, и свет, передающие характер, настроение, - все как бы было создано для пьес Чехова, так же как пьесы Чехова помогали дальнейшим углубленным поискам театра.

«Чайка» в постановке Художественного театра покорила публику тем, что жизнь, правда, мысль вошли на сцену во всем - и в малом и в большом. «Публика переставала ощущать театр, - пишет Немирович-Данченко об этом спектакле, - точно эта простота, эта крепкая, властная тягучесть вечера и полутона завораживали ее, а прорывавшиеся в актерских голосах ноты скрытой скорби заколдовывали. На сцене было то, о чем так много лет мечтали беллетристы, посещавшие театр, - была «настоящая», а не театральная жизнь в простых человеческих и, однако, сценических столкновениях».

Победа определилась сразу. Однако спектакль не был победой только метода, только новой «игры» - это была победа искусства, вошедшего в жизнь. Завоевав себе право на такой откровенный разговор со зрителем, на такую широту и современность темы, театр мог дерзать дальше. Он нашел пути народного, передового искусства.

В знак этой огромной победы изображение летящей чайки распростерлось на занавесе Художественного театра, чайка как эмблема театра значится на его билетах, программах, афишах. Маленькая эмалевая чайка - это нагрудный значок работников театра.

Чистое, светлое отношение Чехова к жизни и в то же время непримиримость «о всем недостаткам входили и в быт театра, обогащали творчество актеров. Немирович-Данченко вспоминал потом: «За кулисами театра, в самом его быту, все гуще и определеннее складывалась полоса - если можно так выразиться - чеховского мироощущения. Как потом, лет через пять, начнет выпукло, рельефно вырисовываться вздутая жила горьковского мироощущения... Это имело очень большое влияние на все искусство нашего театра».

Все, что писал Чехов, по праву принадлежало Художественному театру. «Дядю Ваню» Чехов, верный старому обещанию, вначале должен был отдать в Малый театр. Но для постановки пьесы требовалось одобрение ее неким «Театрально-литературным комитетом». Комитет решил внести в третий акт поправку, в которой сказалась вся бездарность и тупая ограниченность чиновников: по их мнению, нельзя было допускать, чтобы в Серебрякова, профессора университета, дипломированное лицо, стреляли из пистолета. И Чехов, ничего не ответив комитету, передал пьесу Станиславскому и Немировичу-Данченко. Так «Дядя Ваня» стал новой победой единения Чехова и театра; и эта пьеса глубоко потрясла публику. Современники говорили, что после спектакля «Дядя Ваня» «хотелось уйти куда-то в тишину и думать, думать до слез». Чем поражал зрителя «Дядя Ваня»? Драмой ли загубленной зря жизни Войницкого, которую он сам принес в жертву ничтожной тупице Серебрякову? Одиночеством ли Сони, тоской ли Астрова, талантливого человека, чьим силам нет применения? И всем этим и еще чем-то большим, что стояло за частными судьбами героев. Образы Чехова воскресали на сцене во всей их глубине, и в каждом из них зритель видел сегодняшнюю жизнь, слышал обращение писателя к себе: а что сделал ты для победы светлого в жизни, для победы лучших, передовых идеалов?

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.