Года полтора назад я спросил Ирину Роднину, привыкла ли она к своим чемпионским званиям. Ира улыбнулась:

— Нет. Смотрю на себя в зеркало и думаю: это я-то чемпионка? Не может быть!

— Но ты чувствуешь себя взрослой?

— Нет.

— А хочется тебе давать советы, учить?

— Нет, конечно, нет!

— Но, может быть, ты выросла за эти годы? Или в тебе по-прежнему метр пятьдесят один?

— Метр пятьдесят один с половиной, — с подчеркнутой важностью ответила она.

В длинном светло-сером пальто в черную клетку, в брюках и кепи, с плоским темно-вишневым чемоданчиком в руке, она была похожа на эдакую заезжую цирковую знаменитость, для которой творить чудеса и дурачить почтенную публику — привычное дело. Когда я сказал о своем впечатлении тренеру Ирины Станиславу Жуку, он заметил:

— Фигурист действительно должен в какой-то степени быть иллюзионистом. Должен уметь заставить зрителя забыть обо всем на свете, чтобы не могло возникнуть и тени желания мысленно «раскрутить» весь этот вихрь сложных движений. Зритель должен верить: достаточно выйти на лед, и все получится. Легко, само собой...

С 1969 года пара Роднина — Уланов побеждала на всех крупнейших турнирах. В прошлом году Ирина и Алексей выиграли чемпионат Европы, Олимпийские игры, первенство мира, так же, как и всегда, «легко, само собой». Но чего стоила им эта легкость…

— На первенстве мира в Калгари я за сутки до выступления упала на тренировке с поддержки, — вспоминает Ирина Роднина. — Очнулась в машине и снова потеряла сознание. Помню, под меня в машине доску подкладывали, думали, перелом позвоночника. Очень болели голова, шея.

В госпитале всю ночь рядом со мной кто-то сидел. Потом узнала: шеф (так мы Станислава Алексеевича Жука зовем). А я лежу и ничего не могу понять: где я, что со мной.

Меня куда-то возили по коридорам, что-то проверяли, смотрели. На стыках тележку встряхивало, было очень больно. Ночью меня без конца будили и светили фонариком в глаза: глазное дно проверяли, смотрели, нет ли сотрясения мозга. Это ужасно... И так все болит. Только забудешься, и вдруг фонарик в глаза. На шефа было страшно смотреть. Его всего трясло.

На другой день меня привезли на жеребьевку. Когда мы вошли в зал, все замолчали и повернулись к нам...

Пришла на тренировку. Каждый прыжок — удар кувалдой по голове. Вечером — выступать. Обязательная программа. Шеф поставил самый быстрый вариант. У нас их было несколько — минута тридцать секунд, минута тридцать одна и так до минуты тридцати пяти. Ведь у магнитофонов скорости разные, и надо это учитывать. Как ни странно, это был наш самый удачный прокат обязательной программы на первенствах мира.

Чувствовала я себя очень плохо. На другой день на тренировке ничего не могла делать. После каждого прыжка должна была отдыхать. Сделала все, кроме бедуинского, — это когда голова вниз и так ногами болтаю...

Произвольная. Я чувствую, что умру. Откаталась полторы минуты, только одна мысль в голове: дотянуть бы до прыжка в два с половиной оборота. Дальше программа для меня не существовала. Отключилась после бедуинского. Между двадцатью и тридцатью секундами до конца. Сплошная темнота, круги перед глазами, площадки не видела. В Калгари площадка не такая, как у нас: уже и короче. А ведь для нас и три сантиметра имеют значение. Я старалась только различать борт, чтобы в него не влететь. Что делаю — не понимала.

На другой день шеф спрашивает: «Что же ты двойной сальхов не прыгнула?» Я думаю: где? когда? А потом дошло: в первой комбинации. Единственное, что в памяти осталось, — конец нашей программы. Его потом много раз по телевидению показывали. Если б не телевизор, я, наверное, и этого не помнила бы.

Когда делала поклон, упала на колени — у меня потом два синяка было приличных. Шеф вытащил меня со льда, посадил на стол. У меня истерика, я рыдаю навзрыд, почему, зачем — не знаю. Шеф пытался меня спиной закрыть, а телекамеры сверху вылезают...

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.