Когда Виктору Ересько предложили сыграть Второй фортепьянный концерт Чайковского в Зальцбурге, он понимал, что придется ради одного исполнения не только выучить в короткий срок совершенно новый концерт, но и решить, какой вариант выбрать: или авторский, или сокращенный, традиционно исполняемый. Еще при жизни Петра Ильича Чайковского блестящий пианист-виртуоз Александр Зилоти сократил вторую часть концерта, превратив ее фактически просто в связку между первой и третьей. Чайковский, правда, возражал против радикальных перемен. Но традиция оказалась живучей. После смерти композитора сокращенная редакция Зилоти стала почти канонической. А что, если попробовать сыграть так, как написал Чайковский? Ведь любопытно же знать, как звучит авторский, оригинальный вариант?

«Посмотри, подумай... – убеждал сам себя Виктор. – Сомнительно, что Петр Ильич не совладал с замыслом. Если бы ему вторая часть была не нужна, он просто бы от нее отказался. Ведь Третий концерт он написал и вовсе одночастным».

Второй фортепьянный концерт несет в себе определенные исполнительские сложности для пианиста. И вот почему. Во второй его части вместо излюбленного приема Чайковского – развернутого диалога солиста и оркестра – камерное трио: скрипка, виолончель, фортепьяно. Причем фортепьяно только аккомпанирует. Пианисту-виртуозу трудно смириться с ролью «скромного» аккомпаниатора. Очевидно, беда большинства исполнителей и заключалась в том, что они подходили к своим задачам чисто пианистически.

Ересько начал вживаться в музыку концерта постепенно. Он сначала почувствовал, а потом осознал, что интимные размышления, признания сердца «в минуту душевной невзгоды», переживания большой человеческой души, составляющие содержание центральной медленной второй части, удачно оттеняют и углубляют общий жизнеутверждающий и радостный колорит концерта. В нем, как и в жизни, соседствуют свет и тень, радость и печаль...

В 1976 году в Австрии, в Зальцбурге, во Дворце фестивалей Второй концерт для фортепьяно с оркестром великого русского композитора Петра Ильича Чайковского прозвучал в исполнении Виктора Ересько в авторском виде, без сокращений.

Трактовка молодого пианиста оказалась настолько впечатляющей, что некоторые критики, увлекшись, ставили Второй концерт даже выше Первого, говорили, что он «более содержательный и уж, во всяком случае, менее заигранный».

Исполнение Ересько стало настоящим триумфом музыки Чайковского, а для самого пианиста – еще одним этапом творческой зрелости и осознанием права на поиск, новаторство. Кстати, преподаватели, у которых в Московской консерватории занимался Виктор, отмечали, что Ересько – интерпретатор поразительно смелый, вдумчивый, неординарный, ищущий свои пути в искусстве.

Интересно вспомнить, что на Международном конкурсе пианистов имени Маргариты Лонг и Жака Тибо в Париже двадцатилетний студент Московской консерватории Виктор Ересько выбрал для первого прослушивания малоизвестный этюд Клода Дебюсси «Кварты», чем немало удивил не только советских, но и французских музыкантов. Сложный, лишенный внешних эффектов и блеска этюд, учитывая конкурсные волнения, легче «не сыграть», чем «сыграть». Виктор, безусловно, рисковал, но риск оправдал себя. Мастерское исполнение этого произведения во многом решило судьбу первой премии.

Особенность артистической натуры Ересько не только в пристрастии к малоизвестным произведениям, но и в новом прочтении общеизвестных, часто исполняемых, в самом изначальном стремлении к открытиям.

Когда играет Виктор Ересько, всегда узнаешь что-то новое для себя, и не только о музыке – о человеческой природе, о жизни.

Звучит Рахманинов... Это весенняя земля в разливе света, красок, звуков, кружащих голову запахов или заботливо лелеющая на своих ладонях трогательно хрупкие маргаритки. Еще это дорога с звенящими колокольцами и раздольной песней над ней. В трактовке Виктора Ересько даже самые «картинные» вещи из первой серии рахманинов-ских прелюдий проникновенно человечны, а уж в последних (сочинение 32) живописность и вовсе отступает перед глубиной психологического проникновения и сгущенным драматизмом, привнесенным чутким художником из острых контрастов бурного XX века. И если к первому циклу прелюдий подошел бы эпиграф: «приближается звук, и, покорна щемящему звуку, молодеет душа», то прелюдии сочинения 32 воплощают переживания души ожившей, напряженно чувствующей и глубоко страдающей. Исполнению Ересько удивительно подходит, на мой взгляд, эпитет «глубокое». Глубокая страсть, глубокая сдержанность, глубокое чувствование... И рояль под его пальцами отзывается глубоким звуком. (Отметим, что Ересько играет все 24 прелюдии Рахманинова и недавно записал их на пластинку. Среди них и те, которые почему-то до сих пор не входят в репертуар исполнителей.)

Рядом с Рахманиновым Скрябин – это космос, но не враждебный человеку, а доступный его мечте и дерзаниям. В прочтении Ересько Скрябин лишен мистики, символики потусторонних, «иных» миров. Так смотрит в космос с Земли человек, чувствующий силу и надежность земного притяжения. Виктор Ересько собственным чувством и мыслью постигает события жизни. Это качество его волевой и творческой натуры выковалось самой обстановкой, в которой проходило формирование личности музыканта.

...Львов. Музыкальная школа. В ее класс входил светловолосый мальчик, по-девичьи миловидный, внимательный, послушный, но замкнутый – не просто было проникнуть в его душу.

Занятия не доставляли ему особых забот: выручала природная одаренность.

Временами он испытывал неосознанное беспокойство и чувство неудовлетворенности, стремление выйти из рамок «обязательного», накладываемых чужой, не творимой, а исполняемой музыкой, но учительница, работающая в русле общепринятых стандартов, не сумела уловить эти «подземные» толчки рождающегося таланта. И воображение мальчика и его нерастраченные душевные силы находили некоторый выход в чтении – Виктор пристрастился к научной фантастике.

Но вот неожиданно произошло событие, круто изменившее жизнь Виктора. В школу пришел новый учитель. О нем рассказывали удивительные вещи: сам собрал телевизор и магнитофон, потому что в прошлом был инженером, увлекся музыкой, самостоятельно научился играть, да еще как! Мог подобрать все, что угодно, импровизировал. Когда ему посоветовали подумать о серьезном музыкальном образовании, он экстерном в два года закончил Киевскую консерваторию, играл в оркестре Утесова, сочинял песни... Мечтал стать пианистом-профессионалом, но помешала война...

Вскоре Виктор начал занятия с новым преподавателем.

Михаил Иосифович Лерман перемежал музыку рассказами о музыкантах и показывал придуманные и разработанные им самим приемы свободной «кистевой» системы игры. А вечером приглашал его к себе домой. Чего только там не увидел Витя: редкие книги об изобретателях, музыкантах, художниках, конструкции, придуманные Михаилом Иосифовичем...

Надо ли говорить, что перед мальчиком открылся широкий, захватывающе интересный мир, а новый учитель стал для него высшим авторитетом. Виктор свято верил ему, тем более что теперь учиться стало по-настоящему интересно, получалась музыка. Семена упали в благодатную почву – принципы преподавания Михаила Иосифовича удивительным образом подходили в тот период к индивидуальности Ересько, которая требовала простора для лирического выражения своего «я». Учитель дал возможность ученику попробовать свои силы и в концертной деятельности. Четырнадцатилетний мальчик сыграл переложенный концерт Грига с духовым оркестром Прикарпатского военного округа.

Оркестр был хороший, музыканты удачно имитировали симфонические инструменты. Виктор до сих пор волнуется, вспоминая тот момент, когда его обступил океан звуков, мощное дыхание которого захватило, бросая то в лед, то в пламень необычных, но восхитительных ощущений. И в этой стихии звуков отважно вел он свою партию.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.