На свои, трудовые...

Да, у нас была зарплата – каждый получал ее в конце месяца и торжественно расписывался в «ведомости», где указывалась «квалификация» работника, количество рабочих часов и сумма: от 23 копеек у четырехлетней Юли, до трех-четырех рублей у швей-мотористок – мамы и десятилетнего Антона.

С самого начала нас поразило отношение детей к этим заработанным ими деньгам. Это были совсем не те, даровые, деньги, которые иногда давали им мы или бабушки (купи, мол, что хочется) и которые никогда не залеживались в кармане. Их не терпелось скорее истратить на мороженое, на шоколадку или на какую-нибудь свистульку, о которой через полчаса после покупки уже забывали или даже ломали без особого сожаления.

А эти – трудовые! – даже в голову не приходилоистратить так легкомысленно и глупо. Они много раз пересчитывались, аккуратно складывались и тратились только на нужные вещи, которыми можно пользоваться долго: авторучку, перочинный нож, компас, запискую книжку. Особое удовольствие детям доставляло то, что можно на свои деньги (никого не надо просить!) купить подарок или угостить всех чем-нибудь вкусным в праздничный день.

А однажды случилось вот что. Не хватало у нас до получки денег. «Как и быть, прямо не знаю», – огорченно призналась мама, когда все мы вечером сидели за своим большим «производственным» столом. И вдруг протянулась к ней маленькая ручка с крепко зажатым кулачком: «На, мама, возьми мои деньги». На раскрывшейся Юлиной ладошке лежали 23 копейки – вся ее зарплата. И следом тотчас же: «И мои! И мои возьми!...» Мама едва удержалась от слез. На следующий день мы ели Юлин хлеб, и пили Ванино молоко, и говорили им спасибо! А они сияли от гордости и счастья.

Наверное, каждый из нас вспоминает с гордостью тот момент, когда вручил матери первую в своей жизни зарплату. Но это бывает обычно лишь в 16 – 18 лет. Мы доставили нашим детям эту высокую человеческую радость намного раньше.

...И человеческие отношения

Для чего человек живет?

Л. Никитина. Об этом рассказать чрезвычайно трудно – уж очень все это сложно, противоречиво, запутанно. Но и не рассказывать не могу, потому что знаю теперь: главное в жизни с детьми – налаживание человеческих отношений. Самое удивительное сейчас для меня заключается в том, что мы, как и многие родители, сначала не очень-то задумывались над этой важнейшей стороной воспитания. Ошеломленные неожиданно открывшимися огромными возможностями раннего детекого возраста, мы увлеклись проблемой, какого уровня может достичь ребенок в своем физическом и интеллектуальном развитии. А вот для чего он употребит все свои развитые способности, каков он будет среди людей – об этом мы первые два-три года жизни с детьми не очень-то задумывались. Считали: самое главное – ум и здоровье, а остальное само собой приложится.

Б. Никитин. Я и сейчас склонен думать, что от уровня развития творческих сторон интеллекта зависит в основном и нравственная основа человека.

Л. Никитина. А мне думается, что она зависит больше от направленности этих способностей, от точки приложения их в жизни. Чем больше человек хочет отдать людям, тем он нравственнее, независимо от того, сколько он отдает.

Б. Никитин. Что значит – отдать? Это ведь тоже с умом делать надо: кому отдать? Зачем отдать? Развитой, творческий ум – вот гарантия правильной ориентации во всех сферах жизни человека, в том числе и в нравственных ценностях.

Л. Никитина. Да, но можно превосходно понимать, что такое хорошо и что такое плохо, а тем не менее руководствоваться в жизни совсем не этим пониманием. Разве мы не встречали в жизни очень умных людей, судящих обо всем весьма глубоко и тонко, а в практической жизни, в реальном общении с людьми «неумелых», беспомощных или даже деспотичных и бездушных?

Совершенно убеждена, что, например, школьная жизнь ребенка зависит не только от его здоровья и умственного развития, но и от того, каков он будет в ребячьем коллективе: отзывчив или эгоистичен, общителен или замкнут, сможет остаться самим собой в разных, подчас очень сложных ситуациях и в то же время не станет ли обособляться, страдая от одиночества. Это все зависит от того, каков у него был опыт общения с самыми разными людьми до школы: было ли ему о ком заботиться, с кем поспорить, перед кем отстоять себя, научился ли он жалеть, сочувствовать, понимать других и почувствовал ли ни с чем не сравнимую радость сделать что-то для людей, радость отдачи, радость ощущения нужности людям!

Б. Никитин. Как трудно мы шли к пониманию всех этих, в общем-то азбучных истин! На этом пути нам помогло то, что у нас была большая семья, где детишки естественно вступали в разнообразнейшие связи со взрослыми и между собой (помощь, забота, подражание, отстаивание, обида, жалость), а нам, тоже естественно, приходилось регулировать эти отношения, налаживать их, и при этом меняться самим и менять многие свои педагогические и житейские предрассудки. Больше всего нелепых ошибок делали мы, конечно, в самом начале, когда родился Первый, Удивительный, Неповторимый и Единственный. Единственный. Хорошо, что он недолго оставался таковым – уже появление второго ребенка многоепоставило на свои места, а к тому времени, когда родилась дочка – третий малыш в семье, – мы уже основательно поутратили свою родительскую самонадеянность и начали учиться... у своих детей.

И дети нас учат

Л. Никитина. Когда нашему первенцу было года полтора, мы, например, обучали его самостоятельности таким образом: если малыш попадал в трудное положение (шлепнулся, или застрял где-нибудь, или что-то не мог достать), мы «не обращали на это внимания», не помогали ему, несмотря на все его слезы и вопли, – пусть сам учится выбираться из трудностей. Мы останавливали бабушку, жалеющую внука и стремящуюся ему помочь, сердились, если кто-нибудь советовал что-то предпринять, чтобы прекратить крик. И в общем-то добивались успеха: малыш сам действительно выбирался из затруднения. И все было бы хорошо, если бы не такая «деталь», на которую мы как-то не обращали внимания: во время очередного «урока» страдали больше всех окружающие. Сами того не подозревая, мы учили малыша... не считаться с остальными. И не только этому. Когда стал подрастать второй сын, мы и с ним делали так же. И вот однажды я увидела такую картину: младший плачет от ушиба и испуга, а его трехлетний старший брат даже не взглянет в его сторону – точь-в-точь как мы, взрослые. Но мы-то не смотрели на него специально: пусть сам справится с бедой, – а тут было просто равнодушие, безразличие к слезам братишки. Это неприятно поразило меня. Тогда-то я и взглянула на себя, на нашу «воспитательную меру» со стороны и поняла, почему она подчас раздражает окружающих.

Подобные детские «уроки» навели нас на серьезные размышления об отношениях между детьми и взрослыми: о контроле и доверии, о поощрении и наказании, о послушании и капризах. Один из этих уроков мне запомнился на всю жизнь. Я расскажу о нем подробно, потому что именно он заставил меня по-новому отнестись к очень сложной проблеме – проблеме наказаний.

Это было лет пятнадцать назад. Однажды мы ужинали несколько позже, чем обычно. Младший сынишка – ему было тогда меньше года – сидел у меня на коленях и куксился: уже хотел спать (это я сейчас поняла бы, а тогда не понимала). Взяв со стола ложку, он потянул было ее в рот, но уронил на пол и заплакал. Я спустила его с колен и сказала: «Подними ложку!» Он заплакал еще громче. Логика моих последующих рассуждений была такова: «Ах, так: ты роняешь, не поднимаешь да еще и ревешь – тебя следует за это наказать, чтоб запомнил и не повторил в следующий раз». Вслух же я говорю:

– Не плачь, подними ложку, тогда я тебя возьму наручки.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.