Публикуется впервые

Ранее известное нам эпистолярное наследие Дениса Давыдова теперь пополнилось письмами к сыновьям (1837 – 1838 тт.), а также письмами князю А.Б.Голицыну в связи с переносом праха Багратиона из села Симы на Бородинское поле. Документальные источники относятся к последним годам жизни Давыдова, а обнаружены они недавно в Центральном государственном архиве древних актов в Москве. Вниманию читателей предлагаются впервые. Предпошлем нашей публикации краткую справку.

У Дениса Васильевича было пятеро сыновей: Василий, Николай, Денис, Ахилл, Вадим – и одна дочь – Юлия, самый младший ребенок в семье. В последние годы своей жизни он со всем своим многочисленным семейством постоянно проживал в селе Верхняя Маза Симбирской губернии (ныне Радищевский район Ульяновской области) в имении своей жены Софии Николаевны, урожденной Чирковой. Это был заботливый, искренне любящий отец; он стремился привить своим детям с ранних лет самые лучшие качества: честность, правдивость, порядочность во всем, трудолюбие, любовь к Родине и к знаниям, верность гражданскому долгу.

В письмах Дениса Давыдова к сыновьям Василию и Николаю, учившимся в Петербурге, содержатся мысли, выходящие за рамки обычных родительских наставлений, они представляют собой своего рода нравственный кодекс для вступающего в самостоятельную жизнь молодого человека.

О Голицыне. Князь Александр Борисович Голицын, племянник Багратиона, – в то время владимирский предводитель дворянства; ему принадлежало село Симы, где поначалу был захоронен герой Отечественной войны 1812 года.

С Денисом Давыдовым князя связывала давняя дружба, родившаяся на полях сражений.

Сыну Василию:

«Мой век уже прошел: мне приходится считать жизнь не годами, а месяцами. Твой век долог... Вспомним, что ты старший в семействе и что после нас ты будешь главой семейства; так и приготовляй себя».

26 сентября 1837 года.

Сыну Василию:

«Теперь пришло время тебе подумать о будущности. Шестнадцать лет есть истинное время для размышления о ней. Употребляй на это ежедневно по получасу, вставая ото сна, и по получасу, отходя ко сну... Поутру определяй, что тебе делать в течение дня, а вечером дай отчет самому себе, что ты сделал, если что было не так, то заметь, чтобы извлечь все то, в чем совесть упрекнет тебя. Повторяю тебе, вот истинный момент определить себе неколебимые правила чести и от привычки ежедневно соблюдать их, сродниться с ними в три или четыре года, а там все пойдет само собою. Почва, на которой ты теперь будешь прокладывать путь, еще нова и чиста: поздно будет как ее загадят страсти почти всегда...

Я был молод как ты, но пламеннее тебя вдвое, что я говорю вдвое? во сто раз; во мне играли страсти более чем в других моих товарищах. Сверх того я имел несчастье жить часто и долго с людьми развратными, увлекающими меня к разврату, к коему вместе с ними увлекали меня и страсти мои – но я прошел чист и неприкосновенен смрадом и грязью, сквозь этот проток смрада и грязи. Как я это сумел? С 16 лет моего возраста, именно с 16 лет (ибо я на 17-м году вступил в службу) я сделал сам себе правила, как вести себя во всю жизнь мою, и держась за них как утопающий за канат спасения, никогда не торгуясь с совестью, не усыплял ее пустыми рассуждениями, и в мыслях и в душе моей всегда хранил отца моего – добродетельнейшего человека в мире, я хранил его даже и после смерти его и сам себе говаривал, как иногда увлекаем был соблазном: «Что батюшка сказал бы, что бы почувствовал, если б я это сделал при жизни его?» И все дурные помышления мои мигом улетали, и ничто в свете уже не могло совратить меня с пути, мною избранного. Конечно, все это мне ни к чему не послужило по службе, но дурное поведение еще менее послужило бы мне в этом деле. В течение почти сорокалетнего довольно блистательнейшего военного поприща я был сто раз обойден, часто забыт, иногда притесняем и даже гоним – но это не мое уже дело, это было дело Судьбы; мое дело было служить ревностно, не глядеть по сторонам, чтобы не сравнивать судьбу мою с другими... И от этого не более ли я приобрел счастье в итоге моей службы, чем те, которые обошли меня? На мой удел пала прекрасная репутация, на обошедших меня чины и ленты; одно другого лучше; я с ними не поменяюсь. Вот тебе пример живой, а не письменный, имей его как попутную звезду перед собой и будешь счастлив, если не наградою людей – то наградою своей совести, что в миллион раз сладостнее и восхитительнее – с ней легче живется и дышится, чем в чинах и лентах с порочной душою и с гадкими делами».

26 ноября 1837 года.

Сыну Василию:

«...Меня беспокоит теперь бесхарактерность твоя – и когда? Когда тебе уже 16 лет от роду! С самой нежной молодости твоей я не переставал говорить и толковать тебе, что мундир как бы ни был красив и чин, как бы ни был высок, не дает познаний, необходимых для военного человека. Недолго наплавает корабль без балласта А как балласт для корабля, так и характер для человека... Тебе пора уже подумать о серьезном, не все думать о рейтузах и мундирных отворотах, что истинно смешно и жалко...

Вася, повторяю тебе не гляди на других, а гляди на самого себя и управляй парусами и рулем своего собственного корабля, не заботясь о тех, которые в одной с тобой эскадре. Пустая молодость всегда падка к пустым весельям и наслажденьям; честолюбивая, с высокими чувствами молодость любит серьезные занятия, – не для того чтобы они были привлекательнее тех, которые более сродни с молодостию, а для того, чтобы серьезные занятия богаты следствиями в будущности и обещают гораздо более и высшего разряда удовольствия, чем рысканья в молодости по театрам и бог знает где!..»

(Письмо не датировано)

Сыну Николаю:

«Очень рад, милый мой Николенька, что ты получил 12 баллов за прилежание, теперь жду 12 баллов за поведение. Надо, чтобы одно от другого не отставало и шло рядом. Как неуч с хорошим поведением, так и ученый дурного поведения не полные люди и мало к чему могут годиться. Смотри же, старайся чтоб эти два качества гили рядом и радуй нас ими как теперь».

Конец 1838 года.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.