Я рассматриваю аккуратно вырезанную автогеном оконную решетку, и мысль, острая, как игла для инъекций, входит в мозг: а если это не глупые мальчишки, которым захотелось поиграть с кроликами – это наша первоначальная версия, – а враг? Серьезный враг, который знал, что кролики заражены, и взял их для того, чтобы вызвать эпидемию сознательно? В самом деле, откуда возьмется у мальчишек автогенный резак? Или даже, допустим, у взрослого алкаша, который решил устроить себе за счет вивария мясоед с крольчатиной?
Пока оперативники и наружная служба делают свое дело, я лихорадочно допрашиваю сотрудников лаборатории по своей версии. Кажется, нащупывается ход: несколько дней назад в институт приезжал иностранец, господин Гуттенморген, представитель фирмы, устанавливавшей в лаборатории новое оборудование. Некоторые припоминают, что он интересовался разработками лаборатории, с любопытством осматривал клетки крольчатника. После окончания работы был устроен скромный товарищеский ужин, в ходе которого господин Гуттенморген обменялся с одним из младших научных сотрудников галстуками – в знак мира и дружбы.
Так-так-так... Я вызываю Юрку Одинцова, и он дает Юнгару понюхать галстук Гуттенморгена. Юнгар делает круг по лаборатории, недовольно фыркает – видимо, ему мешают острые запахи медикаментов – и решительно становится передними лапами на подоконник, через который проник в лабораторию похититель. Поводит носом вправо-влево, вправо-влево, обнюхивает решетку и выпрыгивает на улицу. Юрка и я устремляемся следом. Юнгар мчится по улице, натягивая лонжию, но уже через несколько шагов делает стойку, крутится на месте, понуро опускает голову. Обычная история – вор уехал на машине. Но я не теряюсь: известна гостиница, в которой Гуттенморген остановился. Мы прыгаем в машину, но перед этим я высаживаю водителя и сам сажусь за руль, и мы мчимся...
– Хорошо держишь скорость, – сказал у меня за спиной Халецкий, я помотал головой и очнулся...
Ладно, мой час еще не пришел, пока мое дело – скорость, и я вам ее обеспечу в лучшем виде. Тот, кто не рожден для баранки, все равно не поймет этого слияния с машиной на огромных оборотах – я ведь никогда не думаю: больше газу, чуть левее, тормозок, выжать сцепление, третью скорость. Мои руки и ноги делают все это автоматически, они стали частью автомобиля, как коробка скоростей или полуоси, потому что мои нервы замкнуты в электрические цепи трамблера, и сердце бьет в резонансе с ритмичным всхлипом бензонасоса, и, как в аорту рвется моя лихая злая кровь, так прыскает с напором в цилиндры бензин, в мгновенный и бесконечный цикл его сплошных взрывов, каждый из которых – только огненный пшик, а все вместе – наша скорость. И масляный рокот и бой поршней – это слитный топот копыт не видимой никому сотни лошадей, которых я железно держу на пластмассовом поводе своей шоферской баранки...
... – Милиция слушает. Ответственный дежурный Севергин...
– Товарищ подполковник, это Кондратенко из двенадцатого отделения. Тут у нас незадача – сильно гражданина током электрическим ударило, он в ванной магнитофон крутил. Утверждает, что это ему жена ток к ванне подвела.
– Позвони в районное управление, пусть приедет эксперт и следователь, скажи, что я распорядился. Отбой...
Замок на двери в виварий был сбит тяжелым железным прутом. Вот и моталась дверь сиротливо на скрипучих петлях – заходи, кто хочешь.
Участковый, помахивая планшеткой-«лентяйкой», не спеша выговаривал худому человеку в белом халате:
– Ну, что за дело – чуть чего, сразу звонить на Петровку! Мы тут без головы, что ли, – и сами найдем. Куда они от нас денутся?
Белый халат смотрел на него с недоверием, тяжело вздыхал, потом досадливо махнул рукой. Тихонову он сказал горько:
– Очень вас прошу, постарайтесь найти! Иначе пропадет труд многих людей за несколько месяцев...
Тихонов улыбнулся:
– Мы всегда стараемся... – А улыбается он, надо прямо сказать, просто замечательно – такую улыбку не наиграешь, в ней спокойная усмешка над самим собой, и обещание подсобить, когда совсем тесно станет, и участливое понимание чужой маленькой беды. Мне кажется, что Стаса должны сильно женщины любить – в нем есть какая-то интересная недосказанность, волнующая закрытость чувств, когда кажется, что все слова уже произнесены, все ясно, а он все-таки последнее слово оставил, не разменял в горячке встречи. Я ведь видел сзади, как через зеркало на него врачиха смотрела...
– Украденные кролики входят в три контрольные группы, на которых мы фиксируем воздействие препаратов... Пропали результаты наблюдений двух лабораторий.
– Экспериментальные препараты безвредны? – спросил Тихонов.
– Абсолютно! Они никак не связаны с инфекционистикой. Но разве дело в этом? Мы не сможем получить ответов...
Тихонов повернулся ко мне:
В 12-м номере читайте о «последнем поэте деревни» Сергее Есенине, о судьбе великой княгини Ольги Александровны Романовой, о трагической судьбе Александра Радищева, о близкой подруге Пушкина и Лермонтова Софье Николаевне Карамзиной о жизни и творчестве замечательного актера Георгия Милляра, новый детектив Георгия Ланского «Синий лед» и многое другое.