Во всей истории музыкального искусства трудно найти еще композитора, который обладал бы таким даром раскрывать психологический мир человека, тончайшие движения его души, как Петр Ильич Чайковский.

«Мне кажется, - писал он за два года до своей смерти, - что я действительно одарен свойством правдиво, искренно и просто выражать музыкой те чувства, настроения и образы, на которые наводит текст. В этом смысле я реалист и коренной русский человек».

В этих, в высшей степени правдивых словах композитор, однако, с присущей ему скромностью, намного суживает масштабы своего творчества. Не только в произведениях, имеющих текст (оперы и романская лирика) или навеянных какими - либо поэтическими образами (увертюра - фантазия «Ромео и Джульетта», симфонические фантазии «Буря», «Франческа да Римини» и др.), но и в своих симфониях, не заключающих определенной программы, Чайковский остается «реалистом и коренным русским человеком», великим знатоком человеческого сердца. Для Чайковского создание симфонии - «...чисто лирический процесс. Это музыкальная исповедь души, на которой много накипело и которая по существенному свойству своему изливается посредством звуков, подобно тому как лирический поэт высказывается стихами. Разница только та, что музыка имеет несравненно более могущественные средства и более тонкий язык для выражения тысячи различных моментов душевного настроения».

Это замечание Чайковского глубоко искренно. Лирика в самом широком понимании слова, лирика напряженная, драматическая, наполненная могучей силой и красотой человеческого чувства, - таково содержание произведений композитора, начиная от его опер, балетов и симфоний и вплоть до камерных вокальных и инструментальных пьес.

Интимные человеческие переживания: стремление к счастью и радости, мучительное блаженство и страдания любви, жажда жизни и страх перед смертью - получили в творчестве Чайковского такую глубину поэтического обобщения, что его творчество переросло рамки только национального явления и вошло в фонд мировой музыкальной культуры.

Но вместе с этим Чайковский остается глубоко самобытным, подлинно национальным художником. Только из - под пера истинно русского композитора могла, например, вылиться музыка «Евгения Онегина», этого поэтичнейшего романа в звуках, смело выдерживающего соперничество с гениальным произведением Пушкина.

Не случайно «Евгений Онегин» является одной из вершин творчества Чайковского. Здесь он впервые нашел то, что полностью отвечало его стремлениям художника - реалиста: глубокую психологическую драму, развертывающуюся та фоне русской природы и быта, столь милых его сердцу. Характерно, что не холодный скептицизм Онегина, а горячее, искреннее чувство Татьяны, ее богатый душевный мир увлекли композитора, и ему «с невыразимой силой - как он сам об этом писал - захотелось положить на музыку все, что в «Онегине» просится на музыку». Именно в связи с выбором сюжета «Онегина» Чайковский писал своему другу и ученику - композитору С. И. Танееву: «Я ищу интимной, но сильной драмы, основанной на конфликте положений, мною испытанных или виденных, могущих задеть меня за живое». Большая близость и понятность композитору интимных переживаний пушкинских героев, особенно Татьяны и Ленского, заставили его «повиноваться непобедимому внутреннему влечению» и сознательно пойти наперекор всем устоявшимся оперным традициям того времени.

В «Евгении Онегине» нет ничего, что бы приближалось к господствовавшему тогда на оперной сцене монументальному, ложноисторическому стилю так называемой «большой оперы», с ее напыщенными героями, торжественными шествиями, битвами и прочими пышными театральными аксессуарами. «Лирические сцены»- так назвал Чайковский свое любимое детище, хорошо сознавая, что название «опера» в ее традиционном значении не подходит к «Евгению Онегину».

Это же соображение долгое время не позволяло композитору мечтать о постановке оперы па большой сцене. Он боялся, что бездушный академизм, рутина, ходульность, царившие тогда в казенных театрах, исказят его замысел и публика не оценит тонкой поэзии «Онегина». «Чем больше я думаю об исполнении этой оперы, - писал Чайковский, - тем более убеждаюсь, что оно невозможно, т.е. такое исполнение, которое соответствовало бы моим мечтам и замыслам. Особенно Татьяна и Ленский меня ставят в тупик. Поэтому я склонен думать, что, за исключением консерваторского исполнения, на которое я смотрю как на пробу и ученическое упражнение, опера моя никогда не увидит сцены».

По воле автора, «Евгений Онегин» действительно впервые был исполнен силами учеников Московской консерватории 17 марта 1879 года на сцене Малого театра. «Там будут петь птенцы, но зато не будет рутины», - утешал себя Чайковский, твердо решив не предпринимать шагов для постановки «Онегина» в императорских театрах.

Однако страх композитора не оправдался. Поставленный через год на сцене Большого театра, а затем в 1884 году - в Петербурге, «Евгений Онегин» сразу же привлек к себе горячие симпатии русской публики и до сих пор пользуется самой широкой популярностью и любовью не только в нашей стране, но и заграницей,

В последующих произведениях Чайковский не изменяет своим художественным идеалам, так совершенно выраженным им в «Евгении Онегине». И в историческом сюжете «Мазепы», и в романтике «Чародейки», и в пышной обстановке екатерининской эпохи, данной в «Пиковой даме», композитор непрестанно ищет глубоких психологических мотивов. Не демонические, сверхчеловеческие страсти, а глубокое проникновение в психологию женской души - вот что неизменно привлекает слушателя в трогательных образах Марии («Мазепа»), Настасьи («Чародейка»), Лизы («Пиковая дама»). Простота и искренность образов Чайковского, несомненно, связаны с тем, что композитор сам глубоко переживал со своими героями и радости и страдания. Очень характерны для Чайковского, например, его переживания во время работы над «Пиковой дамой». Вот что писал сам композитор по этому поводу:

...»когда дошел до смерти Германа и заключительного хора, то мне до того стало жаль Германа, что я вдруг начал сильно плакать. Это плавание продолжалось ужасно долго... Потом я сообразил почему...

Оказывается, что Герман не был для меня только предлогом писать ту или другую музыку, а все время настоящим живым человеком, притом очень мне симпатичным». После окончания оперы во многих письмах Чайковский упоминает о том, что Флоренция (где он писал «Пиковую даму») стала ему ненавистна, так как в этом городе умер Герман.

Наряду со светлыми лирическими страницами в музыке Чайковского часто встречаются образы большой драматической напряженности и подлинно философской глубины.

Стремясь в своем творчестве глубоко охватить жизнь, Чайковский раскрывает не только ее радостные и светлые стороны, но и ее горести, неизменно сопутствующие человеку на его жизненном пути.

Жизненные невзгоды - неудачная женитьба в 1887 году, нужда, травля критики - все это накладывало, несомненно, свой отпечаток на чувствительную душу композитора. Сказывалась и тяжелая общественная атмосфера 80 - х годов, разгул политической реакции. Среда, окружавшая Чайковского, не мота отвлечь его от мучительных вопросов, навеваемых приближением старости.

Страх перед будущим, боязнь страшной гостьи - смерти, грустное сожаление о светлом прошлом у Чайковского, с его нервной и впечатлительной натурой, принимают несколько преувеличенные формы выражения. Но и тут он остается величайшим лирическим поэтом, облекая свои переживания в грандиозные философские концепции (IV, V, VI симфонии, «Пиковая дама»).

Образы фатума, рока, как поэтическое воплощение идеи судьбы, неумолимо подстерегающей человека на его жизненном пути, отчетливо вырисовываются уже в IV симфонии Чайковского. И хотя композитор сказал однажды, что программа этой симфонии «такова, что формулировать ее словами нет никакой возможности, это возбудило бы насмешки и показалось бы комично», он все же пытается раскрыть ее содержание в письме к Н. фон Мекк. Грозные возгласы медных инструментов, которыми начинается первая часть симфонии, композитор считает зерном всей симфонии, безусловно главной мыслью. «Это фатум, это та роковая сила, которая мешает порыву к счастью дойти до цели, которая ревниво стережет, чтобы благополучие и покой не были полны и безоблачны... Она непобедима, и ее никогда не осилишь. Остается смириться и бесплодно тосковать...

Безотрадное и безнадежное чувство делается все сильнее и более жгуче. Не лучше ли отвернуться от действительности и погрузиться в грезы». Вслед за развитием первой темы появляется вторая, более светлая, мечтательная: «О радость! по крайней мере, сладкая и нежная греза явилась. Какой - то благодатный, светлый человеческий образ пронесся и манит куда - то... Как хорошо!... Все мрачное, безотрадное позабыто... Нет! это были грезы, и фатум пробуждает от них...» Вновь грозно звучит мотив вступления - тема фатума, рока.

• Страницы:
• 1
• 2
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.