Голос

Голос был похож на руку, полную и гладкую руку, которую серьезные женщины кладут вам на плечо, а потом легонько — на затылок.

— Марта, — попросил мэтр Морто, — не подходите какое-то время к телефону. Я хотел бы сам снять трубку, как только раздастся звонок.

Он улыбнулся Марте, которая была славным существом и довольствовалась раз в неделю объятиями в кабинете адвоката, среди алых папок. Оставшись один, он вытянул ноги и принялся размышлять. Голос развертывался, скручивался спиралью, ложился, извивался змеей.

— Алло, да, мэтр?

Он заерзал в кресле.

Она повесила трубку.

— Марта?

Секретарша покусала губы и уселась ему на колени в окружении алых ящиков для бумаг. Марта, видя его и себя в эбеновом, с золотыми прожилками зеркале письменного стола, поняла, что она просто заменяла другую. Впредь она стала снимать трубку на параллельном аппарате и узнала, что такое ревность. Ее мэтр Морто ворковал с незнакомкой, каждый день он говорил с ней все дольше о дожде, о хорошей погоде. В конце недели она осмелилась войти в кабинет. Он повесил трубку так, словно прикрывал простынями застигнутую врасплох любовницу.

— Марта!

Она подошла к нему, но... ничто не может бороться с новой любовью. Она срывает фундаменты крепостей, растет день ото дня, дурачится на глазах у всех. Это центр притяжения, флюгер, ориентир. Перемену в мэтре Морто почувствовали вначале в его конторе, потом на улице, потом на большой площади, где около полудня он выпивал по стаканчику портвейна снекоторыми нотаблями. Однажды утром голос сказал ему:

— Любовь?

— Когда мы увидимся?

— Не будем опрометчивы!

— В «Кафе лучников»?

— Не теряйте голову. Я не хочу пересудов.

— Но я свободен! А вы нет?

— В воскресенье я уезжаю утренним поездом в Париж. В первом вагоне. На мне будет сиреневый шарф.

— Хорошо, — пробормотал Морто.

Он испытывал такое сильное желание, что позвал Марту, просто чтобы увидеть ее, посмотреть на нее, только посмотреть, найти ее безобразной и вычеркнуть из своей жизни.

— Что я должна предпринять по делу о наследстве Мантуза?