Сегодня я ушел с работы рано, около двух. Закрыл кабинет и ушел, никому ничего не сказав. Работать я не мог; порылся в ящиках стола, куда-то позвонил, кому-то ответил — вот и все.

Уже месяц пребываю в таком состоянии. Просто и банально: перевалило за сорок, детей нет, сделать ничего не удалось, и, наконец, промучившись со мной двадцать лет, ушла жена, ушла просто, без истерик: записка на отключенном пустом холодильнике и — прощай навек.

Я был готов к этому, так как последние годы мы доживали свой брак по инерции. Я «гулял», домой приходил поздно, усталый и разбитый. Упреки со стороны жены давно кончились, мы почти не разговаривали. Ее было жалко: умная, красивая, «дородная славянка», как считали мои друзья. В доме всегда было чисто, много вкусной еды, но удивительно холодно и неуютно. Как это мы, два совершенно разных человека, могли прожить вместе двадцать лет? Не понимаю!

Я трезво оценивал .себя и ситуацию, в которой оказался. С чем же я у порога? Сорок с хвостиком и никаких болезней. Научных статей — на докторскую диссертацию; на полках издательств вот уже пять лет валяются две монографии; меня иногда цитируют, иногда пишут письма (один научный сотрудник из Хабаровска сравнил меня со степным волком, рыскающим по полям науки). Но я перестал верить в себя: кому нужны мои статейки и все усилия, связанные с их публикациями? Жизнь потратил на это!

В новую семью тоже не верю: для чего, собственно, ее создавать? Детей иметь поздно, одиночества я не боюсь, давно привык. Любовь? В нее, пожалуй, верить не перестал, но встретиться с ней мог бы только для одного — чтобы умереть вместе! Была же такая навязчивая идея у Клейста...

Родные — обойдутся без меня: все устроены и пристроены; друзья... ох, друзья... Без них я обойдусь.

Что же получается в итоге? Как видно, новая жизнь — не для меня!

Умереть? Нет, о самоубийстве я серьезно не думал. А если в запой? Я никогда не пил, к алкоголю был равнодушен — это не для меня... А может, попробовать? Может, в этом как раз и есть выход? Умирают же алкоголики от острой сердечно-сосудистой недостаточности, «ОСС», как говорят мои коллеги. А может, прибьет кто по пьяному делу...

Еще можно уехать на Чукотку пасти оленей или на Алтай собирать целебные травки. Можно старателем в Магаданский край или просто бичом... Эскапизм — бегство от действительности, которая слишком разумна, — вот реальный для меня план новой жизни!

Я запил, но пить в одиночку, закрывшись дома, не мог. Стал искать по Москве питейные заведения, которые после Указа сохранили былые традиции и перешли на нелегальное, так сказать, положение. Мест таких немало: прикроют одни, тут же возникают другие... Скоро я узнал все нужные.адреса.

Побродив по городу до приятной тяжести в ногах, я нырнул в метро «Красные ворота» и поехал на «Преображенку». Там, как сказал мне один алкаш, есть ресторанчик в «духе лучших времен». Пароль — «Друзья ждут, я немного задержался».

...Было многолюдно, но говорили мало, в основном пили. Свободный столик оказался в самой середине небольшого зала. Не отрываясь от меню, я заказал подошедшему официанту бутылку «Столичной», рыбное ассорти и вдруг услышал в ответ:

— Привет, Джези! По ком звонят колокола?

Я вздрогнул — так звали меня только ребята с нашего двора в Староконюшенном да мои одноклассники. Четверть века никто не обращался ко мне таким образом. Сердце сжалось, повеяло запахами старого Арбата, подкатила волна смутных воспоминаний...

Я поднял голову — передо мной стоял холеный, совершенно седой, но моложавый и поджарый официант, не более. Я вглядывался в его лицо и не узнавал.

— Это я, Димка... Неужели так изменился, Джези? А вот тебя я сразу узнал! Да... годы, годы... Но ничего, старина, живем!

Выпалив это, он резко повернулся и исчез, но вскоре возвратился, неся поднос с множеством тарелок, двумя бутылками «Пшеничной» и бутылкой марочного шампанского в ведерке со льдом. Пристально глядя на меня и словно .читая мои взбудораженные мысли, он ловко расставлял все на столике, приговаривая: — Ничего, ничего, Джези. Сейчас разберемся, не мельтеши, старина, сейчас все будет о'кэй!

Быстро управившись, он исчез с пустым подносом и вернулся каким-то другим, все еще незнакомым, но уже, не официантом. Передо мной стоял интеллигентный мужчина с едва улавливаемым запахом тонкого французского одеколона и дорогих сигар.

— Такая встреча бывает раз в жизни... Сегодня я не работаю, я с тобой, — приговаривал он, продолжая вглядываться в меня. — Чую, по краю идешь, Джези... Сломалось, видно, что-то... Правильно, что к нам пришел. Видно, судьба нам в твой час встретиться!

Я вспомнил его. Жил он на Арбате, и мы учились в одном классе, но никогда не дружили, общих интересов у нас не рыло. Только один раз мы оказались вместе. Как-то зимой, в феврале, возвращался я Ночью от девчонки. На Гоголевском меня остановили четверо незнакомых парней и попросили закурить. Как всегда бывает при этом, завязалась драка. Я тогда уже имел первый юношеский разряд по боксу и сразу сбил двоих с ног. Вдруг ко мне подбежал какой-то парень, худой, щуплый и слабосильный, но нас стало двое. Это и был Димка. Дрались жестоко. Если бы не дворник, неизвестно, чем бы все закончилось. Парни разбежались, а мы с Димкой, хромая, поплелись домой. Вдруг он громко захохотал. Мне стало не по себе — уж не повредили ли ему голову? Я повернулся к нему — Димка протягивал мне шикарную пыжиковую шапку, которую стянул с одного из парней во время драки. Да, таким он и был: в любых передрягах ему удавалось что-нибудь стащить для себя. Никто и никогда не бил его даром. Димка закончил юридический факультет МГУ, но, не проработав и дня по специальности, пошел в официанты. Служил в «Праге», «Берлине», «Арагви», оказался здесь, в этом тихом ресторанчике — другие времена, следует переждать. Он гордится своей принадлежностью к «высшей касте», очень могущественной и бессмертной, относящейся к «сфере распределения продуктов потребления»: «Мы и сейчас любую дверь отворяем ногами, и так будет всегда!»

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.