Его отец

Там, где кончаются последние убогие домишки городской окраины, лежали они. Правые руки с выпрямленными пальцами так и застыли в последнем приветственном жесте. Полуоткрытые губы, словно еще бросали в утренний туман последний крик.

На груди одного алел значок КИМ'а и стекавшая с лица струйка крови алой лентой обходила это препятствие. Их лица, изуродованные ударами прикладов и пулевыми отверстиями, были все - таки прекрасны той красотой молодости, которая не уступает даже смерти.

Никто не знал, в чем их вина. Ни прокурор военно - полевого суда, грозно требовавший смертной казни, ни судья, заранее знавший, какой приговор вынесет он, ни солдаты, послушные команде офицера и спустившие курки двадцати винтовок, чтобы двадцать свинцовых гвоздей вбить в молодые тела.

Там, где организовали они митинг протеста против приговора над своими старшими товарищами коммунистами, там была мирная полоса в мирной стране.

Они имели право созвать такой митинг, и они созвали его.

Но их схватили, бросили в тюрьму и через день после их ареста объявили район на военном положении. Они не испугались этого. Ну что же? Ведь они - то организовали митинг до военного положения. Не может приказ командующего войсками округа иметь обратную силу.

Но им доказали, что может. Перед самой смертью своей они лишний раз убедились в том, что там, где дело касается рабочих, для буржуазии всякие средства хороши и всякие нормы теряют свое значение.

С ними разыграли гнусную комедию суда, перед которым они предстали избитые, окровавленные, измученные голодовкой.

После суда им не дали даже возможности присесть на минутку. Их погнали уколами штыков и совершенно обессиленных подвели к краю, вырытой за час до суда, ямы.

И только тут, у края этой дыры, ведущей в вечность смерти, силы вернулись к ним. Они стояли, поддерживая друг друга, и вместе со щелканьем затворов сумрак утра прорезали их крики:

- Да здравствует КИМ! Да здравствует Социальная Рево......

Их было трое.

За ними были миллионы.