Помню, в «Комсомолке» была информация о том, как девушка-депутат голосует против этого Указа, а рядом сидящий немолодой уже депутат своей рукой опускает ее руку. Прямо-таки физическое воздействие!..
— Однако у нее была и вторая рука...
— Конечно! Но, видимо, страх победил. А в Белоруссии в соответствии с этим Указом, как вы помните, в прошлом году в День Поминовения людей разгоняли дубинками...
К разгону демонстрантов на Западе мы привыкли. Но ведь теперь и у нас кое-кто уже говорит: мол, у них разгоняют, и нет ничего страшного в том, что и у нас будут. Но давайте же брать у Запада только хорошее!..
Если инакомыслие не выходит за рамки Конституции, не направлено на насильственное свержение государственного строя, не пропагандирует насилие, это нормально. Если же выходит, люди, несущие эти взгляды, становятся объектом регулирования уголовного права.
Увы, мы медленно учимся терпимости к мнениям, не схожим с собственными. И тут сказывается инерция: боимся, что социализму что-то повредит.
— То есть с мыслью нужно бороться исключительно мыслью, а не с помощью государственного аппарата, что делалось, например, с диссидентами? У человека и государства слишком разные «весовые категории». У государства — административные меры, милиция...
— Но тем-то и отличается правовое государство от неправового, что человек может подать в суд хоть на самого президента! И ежели, окажется прав, на его стороне будут и административные меры, и милиция... То есть побеждает не власть, а истина.
Философский словарь 1982 года трактовал понятие плюрализма как нечто враждебное социализму. Сейчас в ходу словосочетание «социалистический плюрализм».. Оправдана ли, на ваш взгляд, эта приставка — социалистический? Чем наш плюрализм отличается от буржуазного?
— Думаю, ничем. Что касается приставки, это — скорее всего тоже следствие инерции. Должны же мы хоть чем-то отличаться!..
— А чем же тогда социалистическая демократия отличается от капиталистической?
— Демократия — прежде всего значит полное народовластие. Мне кажется, что скорее всего это возможно именно при социализме.
— Не очень убедительно...
— Мы пережили десятилетия отчуждения народа от власти. Но не Советы вообще показали свою полную несостоятельность, а то, что у нас выдавали за Советы. Сейчас мы снова заговорили: власть — Советам, землю — крестьянам, заводы — рабочим. Именно при таком раскладе у нас больше, чем у капитализма, возможностей для полного народовластия, фактического, а не демагогического. Не случайно мы говорим сейчас о необходимости именно революционных преобразований, возвращаемся к идеям Октября.
История прав человека — это вообще история революций. После американской революции появилась Декларация независимости 1776 года. Декларацию прав человека и гражданина приняли во Франции в 1789 году. Декларация — «говорящее слово», в принципе — это мечта народа о том, как должно быть. До сих пор ни в одном самом демократическом государстве не удалось избавиться от систематических грубых нарушений прав человека. Более того, люди стали забывать о своей мечте. Когда, например, журналист в США останавливал людей на улице и зачитывал им выдержки из американской конституции, многие считали, что это — «красная пропаганда»...
— Сегодня, мы знаем это по сообщениям печати, во всем мире в разной степени нарушаются права человека. В чем, на ваш взгляд, они нарушаются у нас?
— Ну, к примеру, возьмите паспортную систему. Попробуйте прописаться там, где хотите... Если нет в паспорте штампа о прописке, не возьмут на работу. Полвека уже прошло, как появился советский паспорт (с помощью паспортной системы ограничивали передвижение людей по стране), с тех пор ничего не меняется!
У нас и журналисты порой не могут получить всю необходимую для работы информацию, а ведь закрытой должна быть лишь та информация, что представляет собой военную или государственную тайну.
Пожалуй, одна из самых болезненных для любого общества проблем — адаптация человека, отбывшего наказание. Мы делаем из него изгоя, лишаем прописки, работы, которой он занимался, его могут взять лишь грузчиком, сторожем. Значит, мы изначально предполагаем, что он не может исправиться, стать равным нам, то есть полноправным членом общества. Лишая прав, мы тем самым толкаем его на новые преступления. В его документах клеймо на всю жизнь — запись о судимости...
Я видел один из проектов правил выезда за границу. Если он будет принят, мы сможем выезжать в любую страну без объяснений мотивов. Останутся лишь два препятствия — знание государственных тайн и ответственность перед семьей, если она живет в Союзе.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.
«Все золотые украшения в милиции с меня сняли. До сих пор меня бьет нервный озноб при воспоминаниях о перенесенном при этом, — Фавзия нервно поеживается, рассказывая, как милиционеры выдирали серьги из ее ушей резкими рывками»