Это случилось в роще «Фигурная», под Воронежем, в знойный июльский день. Я бежал в цепи. Навстречу нам шёл молодой солдат. Он волочил раненую ногу, опираясь на винтовку, как на костыль. Правая штанина его брюк была разрезана. Кровь пропитала белые бинты и тяжёлыми каплями стекала на раскалённый песок. Я перескочил через распластанный труп немца, отпихнул ногой окровавленную каску и вдруг заметил на земле блестящий предмет. Я принял его за пистолет и, положив находку в карман, не останавливаясь, побежал дальше. Молоденькая медицинская сестра, с опалённым солнцем красным лицом, склонившись над раненым сержантом, перевязывая рану, ласково уговаривала его:

- Терпи, милый, пожалуйста, терпи. Прошу тебя...

Мы окопались на опушке рощи, если можно назвать рощей дотлевающие пни и разбросанные в беспорядке взрывными волнами стволы и сучья. В сумерках я рассмотрел свою находку. Передо мною был самодельный портсигар. Гладко отполированная алюминиевая коробка, с искусно отделанными костяными вставками в углах и строгим рисунком на крышке, была несомненной удачей мастера. В коробке лежали душистый табак и листики аккуратно нарезанной папиросной бумаги. На внутренней стороне крышки я прочёл надпись, нацарапанную кое - как. Очевидно, она была сделана не мастером: «Возьми себе, товарищ. Сообщи о моей смерти А. М. Левченко...» Далее следовал адрес села на Оке.

Кто же он, хозяин портсигара? Живой или мёртвый? Молодой боец, попавшийся мне навстречу, или неизвестный солдат, похороненный товарищами? Кто «А. М. Левченко»? Жена, мать, дочь или невеста? - такие вопросы мучили меня. На мне лежал долг выполнить последнюю волю погибшего, но не вводить в заблуждение родных о живом.

Я написал по указанному на портсигаре адресу довольно дипломатически:

...»Я друг вашего сына. Мы с ним служим в разных частях. Если он Вам пишет, сообщите его полевую почту...»

Письмо вернулось обратно с припиской:

«Вы, наверное, ошиблись. У меня никакого сына нет.

С приветом Анна Левченко».

Так я ничего и не узнал. Второй раз писать я не мог: у меня не было бесспорных доказательств смерти владельца алюминиевого портсигара.

Только через два года после войны глубокой осенью мне удалось выбраться на родину Левченко. Со станции к парому на Оке дорога проходила заливными лугами. В сумерках стога казались избушками. Хотелось укрыться в них от непогоды. Против ветра можно было идти только согнувшись, разрезая его головой, как волны носом лодки. На пароме уже стояло несколько телег.

- Что ждёшь, дядя? - окликнул я паромщика, долговязого парня в огромных резиновых рыбацких сапогах.

- Народу маловато, против ветра не вытянем.

- Отчаливай, - предложил я.

Мы взялись за толстый канат, протянутый через реку. Вдесятером еле сдвинули неуклюжий паром. Канат, натянутый до предела, звенел - , как струна. На середине реки порыв ветра бросил паром вниз. Мы шлёпнулись на мокрые доски, держа в руках сразу ослабевший канат. Паром стремительно шёл по течению.

- Оборвал, дьявол, - спокойно проговорил паромщик, - держи, что ли.

Мы ухватились за канат и, выбиваясь из сил, старались остановить паром. Мокрый канат уходил из рук, подтягивая нас к борту.

- И...сь, - доносилось с берега. Невероятными усилиями мы некоторое время удерживали паром. Паромщику удалось привязать за столб оборванный конец каната. Но и привязанный паром приходилось держать руками, напрягая до предела мышцы.

- И...сь, - доносилось с реки.

Лодка ударилась о борт. На паром две мокрые девушки с трудом подали второй конец каната.

• Страницы:
• 1
• 2
• 3
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.