Со стороны Казанских ворот уже шла подготовка к бою. Нынче утром был приступ на город. Народная рать одержала победу. Казалось бы, что теперь было проще: не наступать, а всего лишь выдержать натиск боярской рати, устоять на месте, не допустить воеводу прорваться к острожку, в котором в осаде сидел Милославский.
«На приступ шести да ворога гнать, - то веявши дурак сумеет! - учил в своё время Степана Иван Тимофеич. - Хуже в осаде сидеть, али, стоя, на месте держаться - вот где наука нужна. Стенько! Когда ты на приступ лезешь, - ты грозный воин. Ты силу свою во всех жилочках чуешь - орёл! А когда на тебя наседают, - ты полевая личина. Ударил бы, - развернуться-то негде, - тесно. Как медведь в своём логове... Мужества более нужно сидеть-то в осаде, али на месте стоять!...»
Если бы вот сейчас, когда отдохнули, сказать победителям нынешним лезть на острожек, добить Милославского, тотчас полезут и одолеют, а стоять вот тут в поле, под дождём, и ждать, - а сзади враждебный острожек, дворянские пушки, пищали, а впереди великое войско...
- А что за «великое», Митя? Как оно там велико? - спросил Степан Еремеева.
- Дозорные молвят, что тысячи две, а то три. Пушек с двадцать при них, заводные кони при всех... Языка-то добыть не сумели...
Прежде всего надо было расположить все полки, чтобы их не достали пушки со стен острожка, вынести поле боя вперёд по Казанской дороге, подальше от города, однако не отрываться совсем от своих. Надо было расставить всё так, чтобы рать, стоящая за Свиягой, влево от города, если глядеть к Казани, была бы словно в единстве с полками, стоящими на Казанской дороге.
Первый заслон - из саратовских стрельцов и донской казацкой пехоты под началом Лазаря Тимофеева - Разин поставил дальше, чем в полуверсте от острожка, в кустах у ручья.
С левого бока и чуть позади, на холмах, стояли десять пушек Сергея Кривого с довольным запасом пушечной дроби.
На двести шагов позади стал второй заслон из царицынских и астраханских стрельцов под началом Ивана Красули и Чикмаза. Он стоял так, чтобы пушки острожка его не могли доставать...
В ивовых порослях возле Волги и в лесу у Синяги расположились в засаде конники Еремеева и запорожцы Бобы.
Сам запорожский полковник вместе с Наумовым сопровождал атамана, давая свои советы. Осенний дождь лился с неба. Густая мгла скрывала обоих противников.
Объезжая всё войско, Степан бодрил казаков и стрельцов, напоминая об утренней победе. Он ни в ком не приметил робости, но под дождём и в грязи народ шутил неохотно. Хуже всего, что враг был невидим за серой стеной непогоды. Под ногами людей и коней чавкала грязь, приставала к лаптям, к сапогам... Временами кони скользили и оступались.
Дальше молодите и тишина становились уж в тягость. Всем хотелось, чтобы скорей завязался бой.
Разин с товарищами подъехал на холм к Сергею. Пушкари забили заряды, напряжённо ждали в едком дымке, струившемся от зажжённых фитилей, прикрывая их от дождя полами вымокших зипунов и кафтанов.
Наумов а Боба набили трубки, раскурили от фитилей.
- Куды он там к лешему делся? Дозоры, что ли, послать?! - в нетерпении проворчал Степан.
- А ты пошли посыльного - нехай поторопит! - смеясь, сказал Боба.
- Вон ветер тучки погнал. Пусть припоздают, нам будет видней, - возразил Наумов.
В самом деле, потянувший от Волги ветер сдёрнул тёмный край облаков, и среди туч засверкала дневная голубизна. Внезапно для всех оказалось, что время не так ещё позднее.
- Степан Тимофеич, белый день на земле-то! - высказал общую мысль Сергей, кивнув в ту сторону.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.