То, что казалось тебе правдой навсегда, твоей правдой, отменяется. Что человек не может быть угнетен, - это, оказывается, неправда. Может... У тебя были подруги - лифтерши, парикмахерши. Теперь для них возникает страшное слово - «холуй». Будет барыня, и будут холуи. Это из 6 - го класса средней шкоы, когда проходили комедии Островского. Неужели это будет в самом деле? Русский, украинец, армянин были равны, дружили как равные. Неужели будут снова клички «кацап», «хохол», «сарт», «армяшка»? Неужели они нас заставят презирать друг друга?..

Это страшнее виселиц.

- Товарищи, - шепчет старшая сестра Таня. Ей просто не верится, что милое это слово, которое она сейчас произносит, уже исчезло в ее родном городе. Так бесрассветны, мутны эти мысли, что даже ночное окно как будто светлеет. Там к тому же далекое зарево. Жгут.

А памятник Щорсу на вокзальной площади, под тополями? Неужели он разрушен? Тогда почему же не вырвать с корнем тополя, не распахать вокзальную площадь, не залить газоны серной кислотой?

Тяня росла - и вся страна росла с вею. Возникла плотина на реке. Вырос молодой парк. Она начинала учиться в бараке, а кончила в новом, каменном здании. Росли заводы, дома, бульвары, парашютные вышки. Отец ходил бриться еще на базар, а когда подрос братишка, в их доме открылась хорошая парикмахерская. Отец смеялся, придя с работы:

- Дело ясное. Потому и открыли голярню, что у Сеньки Шевченко усы выросли...

- Товарищи! Товарищи! - громко, тревожно говорит в темноте Таня.

Нет, больше не надо, нельзя. Она бежит а палату. Там спят. Спит моряк береговой службы, с ногами в гипсе. Спит разведчик Грунин. Тяжело дышит Головня. Хаджибаев приподнялся на локте, смотрит.

Но Таня бежит - она знает, к кому. К Батанину. Он больше видел. Старый, то есть тридцать шесть лет... Раздроблена ключица. Добрый, знающий, что сказать... Она к нему. Она его разбудит:

- Батя, батя...

- Что? Градусник? - шепчет он со сна.

- Нет, нет, товарищ Батанин! Расскажите, вы обещали, вот времени у меня не было вас послушать. Как вы их бьете? Как вы их били? Ну...

И Батанин, не поднимая головы, шепчет в темной палате, а Таня слушает, как беспощадно громили они травленых волков:

- Страна наша, Таня, - это океан. Океан целый. И рыщут по нему сейчас разбойничьи корабли. Но буря поднялась. От самого дна идет, раскатами... Погубит их народный шторм. Это будет! На дно лягут - ракушками обрастут и будут прокляты. Раками заживут вторично...

- Волки травленые, - выдавливает сквозь стиснутые зубы Таня, и в голосе ее скорбь и гнев... - Волки, - шепчет она и уже доверчиво, не как строгая старшая сестра, а как слабенькая сестренка, падает на грудь Батанина и рыдает, чтобы отлегло.

Хорошие это слезы! Выше волна народного шторма! Качай, океан народный!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.