Два акына

Каждый джигит, старый, малый,

при встрече

Стремя придержит его и скажет,

что пел я сейчас.

Хоть неученые мы и русской

не знаем мы речи,

Может в судьбе своей здесь

опираться на нас!

... Приглашение Курмангазы не застало Тараса Григорьевича врасплох. Он знал, что по законам степи сговор непререкаем. Посыльный киргиз не только сообщил ему, куда явиться - к озеру, у которого не гнездятся птицы, - но и передал, что комендант в это воскресенье должен отбыть из крепости на весь день.

Мглистый, сероватый рассвет, исполосованный розоватыми лучами, робко поднимался над степью, когда Шевченко выехал из Орска. Фуражный обоз с «хлебным ухвостьем» - пухлыми чувалами, наполненными мякиной и отрубями, - двигался ему навстречу. Шевченко, резко дернув повод, объехал его, чтобы не разговаривать с обозными. В воздухе стоял, смешиваясь с запахом известки - белили казармы, - сыроватый хлебный дух.

Листья камыша были по-весеннему остры, и, переезжая их заросли, он до крови поцарапал ими руку. Вспугнутые чирки призрачно метнулись, описав кривую в полете. Ветки джиды и черного тальника за камышом вдруг поредели, и перед ним возник башкир в островерхой войлочной шляпе, с камчой на плече, удлиненной в удочку: он удил здесь рыбу и ждал гостя.

- Поедем, - сказал он по-русски и вскочил на коня сзади. - Много людей тебя, бачка, ждут.

- И ты ждешь? - спросил Шевченко.

- И я жду, - спокойно подтвердил башкир. - И я был в Петербурге.

- Когда же?

- Гоняли меня, бачка, туда. Барину продали мальчишкой... Отец недосмотрел - барантач схватил. С базара увез... Мал был - не бежал.

- Где ж там жил и что делал?

- Столицы не видел, бачка, море видел, Кронштадт. Год прошел - бежал, два года шел, двадцать лет прошло - все помню. Плохо было!

- Один бежал?

- Как можно одному? Втроем. Два русских. Они до Самары, я дальше. Много видал: больших господ, кухню, как огурцы солят... Прислуга чистая, что доктора.