Друг лиры просвещенной

Юрий Щеглов| опубликовано в номере №1338, февраль 1983
  • В закладки
  • Вставить в блог

Известный советский писатель Михаил Козаков в столетнюю годовщину со дня смерти Пушкина опубликовал в газете «Правда» прелюбопытнейший документ, непосредственно касающийся Жуковского. Мне до сих пор неясно, чем руководствовался голландский посол Луи де Геккерн, агент министра иностранных дел К. В. Нессельроде и один из главных устроителей гнусной интриги против Пушкина, оповещая собственное правительство о расстановке сил в Петербурге за два дня до высылки Дантеса, то есть 17 марта 1837 года, когда у него-то самого были горячие денечки – распродажа имущества, проводы «сына», выработка линии поведения. Однако он нашел время оценить роль Жуковского в происходящих событиях: «Истинным главой партии (имеется в виду «русская партия», настаивающая на реформах) является г. Жуковский... Это человек, быть может, менее популярный, чем г. Пушкин, хотя также очень любимый как поэт; но его проницательность, ловкость, с каковой он направляет действия своей партии, не совершая ничего, что могло бы скомпрометировать его лично, делают из него очень интересный объект для постоянных наблюдений в будущем».

Надо признаться, что Луи де Геккерн правильно отметил возросший моральный вес поэта. Но глава целой партии?! За скупыми формулами дипломатического документа стоит многое и, в частности, довольно точное определение места Жуковского в обществе. Иностранные послы – внимательные наблюдатели. Они нередко ошибаются в оценке ситуации, но что касается роли людей в государственных делах, то здесь, полагаю, можно довериться Луи де Геккерну. На его мнение о Жуковском, очевидно, наложили отпечаток действия поэта после смерти Пушкина. Именно гибель Пушкина, а не только смерть произвела на Жуковского трагическое и неизгладимое впечатление. Жуковский был первым и единственным человеком, кто вмешался в «Affaire de Pouchkine» сразу после отсылки картеля Дантесу. Он приложил немало усилий, чтобы предотвратить дуэль, и не его вина, что на Черной речке все-таки прогремели выстрелы. 29 января – в день рождения Жуковского – Пушкина не стало. События проклятой зимы, безусловно, оказали влияние на изменение гражданской позиции Жуковского и на его душевное состояние. Гибель Пушкина он переживал мучительно и совершил в этот период ряд поступков, противоречащих устоявшемуся о нем мнению как о человеке осторожном и не желающем ссориться с властями. Нельзя предположить, чтобы действия царя в «Affaire de Pouchkine» остались им не замеченными и не оцененными. Письмо Жуковского шефу жандармов Бенкендорфу наполнено острой критикой в адрес правительства. Александр Тургенев заметил в дневнике, что Жуковский «закатал Бенкендорфу». Закатал – слишком мягко сказано! Гениального поэта, по словам Жуковского, полицейские власти травили долго и методично. Жуковский прямо обвинял второго по значению государственного деятеля самодержавной России в несчастье Пушкина.

Жуковский привык терять близких друзей и родных, но гибель Пушкина потрясла его еще и как явление, затрагивающее судьбы народа, судьбы мировой культуры. Решения у него вызревали медленно, но и бесповоротно. Обстоятельства его скорой отставки и отъезда через три года в Германию, вероятно, тесно связаны психологически с убийством «победителя-ученика». Невозможно иначе себе представить несколько отдаленную временем реакцию его души на совершившееся злодейство.

14

Обязанности придворной службы, однако, вынудили Жуковского сопровождать наследника престола в путешествии по России. Путешествие предполагалось длительным и подробным. Впечатления Жуковского сохранил дневник, в котором ежедневно делались записи. Он увидел Россию, глубже понял ее, осматривая не только то, что хотели и отваживались показать губернаторы и городничие. Впервые перед ним так крупно и зримо предстала жизнь крестьянского и рабочего люда. Позднее неблагоприятное стечение обстоятельств не позволило развернуть конспект в книгу. Это была бы, можно предположить, потрясающая исповедь путешественника, судя по объему и качеству торопливых, дурным почерком схваченных картин. Конспект дополняли рисунки, в которых поиск истины, правды, суровой реальности открывает перед зрителем потаенные надежды и намерения автора. Жуковский в совершенстве владел контуром, что позволило фиксировать и довольно подробно мгновенно сменяющийся сельский и городской ландшафт. Направленность дневника убедительно свидетельствует, что Жуковский интересовался не показной, не декоративной, а оборотной стороной встреченного на пути. Напрашивается сравнение из более близкой для нас эпохи. Несостоявшаяся книга в главных чертах, вероятно, напоминала бы чеховский «Остров Сахалин». Вот выдержка из текста одного дня: «Ужасное состояние острога и больницы ссыльных. Болезни... Кожевенные заводы затопленные... Сторожевые караульни плетеные. Бедность деревень». Через сутки: «Чтение бумаг к. Горчакова... О ссыльных». 3 июня Жуковский заносит: «Разговор о ссыльных...

Мнение о допросах... После обеда – в тюремный замок». Под 4 июня мы читаем: «О поселенцах в Енисейской губернии. Обзаведение. Приселение к старожилам. Железные копи. Остяцкие промыслы. Тобольск – бедный город... Тюремный замок». Количество такого рода выдержек легко увеличить, но и приведенные фразы подтверждают, что Жуковркий ясно и непредвзято воспринимал реалии самодержавия и что он готовился к будущей большой литературной работе и, очевидно, к отчету, которому придал бы значение государственного документа.

Во время путешествия Жуковский пытался оказывать давление на придворные круги. Делал он это не всегда осторожно, чем вызывал неудовольствие Николая I. В следующем году Жуковский сопровождает великого князя в Европу. Если несколько месяцев назад он вынужден был терпеть возле себя многих неприятных людей ради надежды встретиться с декабристами и помочь им, то после возвращения на родину в 1839 году Жуковский больше терпеть не хочет. Он порывает с двором. Внешним поводом к конфликту послужило поведение наследника. Жуковский отправляет императрице возмущенное послание, предупреждая, что солдафонское воспитание неизбежно подготовит еще одно 14 декабря. Конечно, Жуковский рассматривал проблему власти и ее зависимость от нравственных устоев правителя достаточно примитивно и узко, но нельзя ему отказать и в прозорливости. В какой-то мере он предчувствовал кончину Александра II от руки героев-первомартовцев – Желябова, Перовской, Кибальчича...

Дальнейшее пребывание Жуковского при дворе, а следовательно, и в Петербурге немыслимо. Он уезжает в Германию и 21 мая 1841 года женится на Елисавете Рейтерн, дочери известного немецкого художника и долголетнего друга. В 1842 году у него рождается дочь, а в 1845-м – сын. При отставке Николай I предпочел соблюсти приличие, слишком прочным авторитетом Жуковский пользовался и в России и в Европе. Чин тайного советника и тысячный пенсион давал возможность поэту продолжить работу.

15

В 1851 году Жуковский получил письмо от Чаадаева, упрекающее в долгом отсутствии: «Зажились вы в чужой глуши; право, грех!» В нем Чаадаев выразил острую тоску России по Жуковскому: «Ни в печатном, ни в разговорном круге не осталось никого более из той кучки людей почетных, которые недавно еще начальствовали в обществе и им руководили...» России недоставало Жуковского. Но на чужбине он не расставался с Россией. Он по-прежнему ощущал себя исключительно национальным поэтом. Он много пишет и переводит. Основная часть времени потрачена на то, чтобы родина могла услышать Гомера в новом переводе. Гоголь в письме к Языкову утверждал: «Появление Одиссеи произведет эпоху». Он даже связывал с выходом из печати труда собственные литературные планы: «временами мне кажется, что второй том «Мертвых душ» мог бы послужить для русских читателей некоторой ступенью к чтению Гомера».

Отъезд Жуковского из Петербурга, его непреклонное нежелание более находиться при дворе иногда расценивают как сугубо личный биографический факт. Несомненным сейчас становится другое: отставка Жуковского – общественное явление, направленное на то, чтобы подчеркнуть несогласие с господствующей при дворе атмосферой. Вспомним, как воспринял намерение Пушкина уйти в отставку Николай I. Как бунт. Как мятеж. Мог ли Жуковский ежедневно встречаться с Бенкендорфом и Дубельтом после всего того, что они сделали с Пушкиным? После всего того, что они сделали с Лермонтовым? И после всего того, что Жуковский выложил в письме к Бенкендорфу? Не исключено, что последний как-то готовил отставку Жуковского, влияя на Николая I.

Вдали от России Жуковский жил ее судьбой, ее мечтами, ее печалями. До самой смерти. Современники его не всегда понимали. А он смотрел дальше. Через их головы, сквозь годы, в наш XX век. «Что за чертовски небесная душа? – писал Пушкин брату. – Он святой, хотя родился романтиком, а не греком, и человеком, да каким еще!» Небесная душа! Хрустальная душа! Чистая душа! «Великим человеком» назвал его Герцен. «Поэзии чудесный гений», – писал Пушкин в «Руслане и Людмиле». «В «Евгении Онегине» есть еще две характеристики: «всего прекрасного певец» и «идол девственных сердец». Унтер-офицер Нейшлотского полка Боратынский в письме-исповеди уповал на «доброе сердце» Жуковского. Тарас Шевченко и вся украинская литература – целая литература! – обязана Жуковскому своим развитием и своей завидной долей в семье славянских литератур.

А скольких спасенных людей мы не знаем... И никогда не узнаем их имен...

Еще нет полного обзора влияния Жуковского на нашу нравственность и нашу литературу. Еще предстоит до конца познать его редчайшие человеческие качества и осмыслить вполне емкую и глубокую формулу: «Поэзия есть добродетель!» Еще ждут исследователя этические и философские концепции Жуковского. Впереди непочатый край работы.

Жуковский не только гениальный писатель и великий человек. Жуковский – это сама культура в ее чистом, откристаллизованном виде. Наша культура, отечественная, и культура мировая, всеобщая, всечеловеческая.

Жуковский – пример того, как возвышенное сердце и светлый ум способны облагородить суровую и жестокую подчас жизнь.

  • В закладки
  • Вставить в блог
Представьтесь Facebook Google Twitter или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.

В 4-м номере читайте о знаменитом иконописце Андрее Рублеве, о творчестве одного из наших режиссеров-фронтовиков Григория Чухрая, о выдающемся писателе Жюле Верне, о жизни и творчестве выдающейся советской российской балерины Марии Семеновой, о трагической судьбе художника Михаила Соколова, создававшего свои произведения в сталинском лагере, о нашем гениальном ученом-практике Сергее Павловиче Корллеве, окончание детектива Наталии Солдатовой «Дурочка из переулочка» и многое другое.



Виджет Архива Смены

в этом номере

Исповедь безработного

Мир капитала: когда человек никому не нужен