История лубка
«Мыши кота погребают», 1760 г. |
В Россию лубок пришёл в конце XVI века из Европы вместе с «фряжскими листами» и сперва использовался для нужд церкви. Картинки религиозного содержания печатались и распространялись при монастырях и были мощным средством воздействия на паству. После раскола православия староверы тотчас наладили выпуск лубочных «агитплакатов» против Никона и никонианства. И вскоре появился светский лубок, прижившийся везде — от курных изб до боярских хоромин. Даже в «библиотеке» царевича Петра I было около ста лубков — потешные картинки и азбука, по которой дьяк Зотов учил читать будущего преобразователя Руси. Возможно, именно детские воспоминания и побудили царя начать печать пропагандистских лубков, разъясняющих народу пользу табакокурения и урезания бород.
Дешёвый в производстве и популярный благодаря простоте и доступности лубок за считанные десятки лет занял в России ту нишу, которую сейчас делят открытки, календари, рекламные листовки, газеты и массовая литература. Вплоть до XIХ века у него практически не было альтернатив — типографская полиграфия оставалась редким и дорогим удовольствием. А картинка, которую можно часами рассматривать и поворачивать по ходу действия (некоторые лубки специально «верстали» на четыре стороны), становилась прекрасным средством от скуки долгих зимних вечеров.
Лубочные «листы» изготовлялись артелями в деревнях Подмосковья, Вологодской и сибирских губерниях. Художники-самоучки придумывали сюжеты и «резали доски» из липы, мужики-печатники делали оттиски, бабы с детьми раскрашивали кистью из заячьей лапки, «по носам», аляповато, кое‑как. Использовали только четыре краски: жёлтую, красную, лиловую и зелёную. Одна раскрасчица за неделю выпускала до тысячи «листов» и получала за это рубль денег. Лубки религиозного содержания печатались в типографиях крупнейших русских монастырей. Две московские церкви — Троица в Листах и Успение в Печатниках — получили свои названия благодаря именно артелям лубочников и торговле «листами».
По структуре и подаче материала лубок похож на американский комикс или японскую мангу. В рамке с орнаментом размещены сюжетное изображение и пояснительный текст. Рисунок наивно упрощён, текст тоже — корректоров у лубка не было, его красочность была важнее орфографии и пунктуации. До XIX века лубок был практически неподцензурным, и в ясной, краткой, злоехидной и зачастую совершенно неприличной форме наглядно обрисовывал отношение народа к тем или иным событиям российской действительности. Единственный запрет налагался на изображение «в неподобающем виде» царствующих особ, но и его умели обойти. Знаменитый пример — злая сатира на смерть Петра I — «Как мыши кота хоронили». Фантазии у народа хватало и на скабрёзный лубок — картины эротического и непристойного содержания. Это был своеобразный русский хентай: девки в бане, медведь и баба и т. п. Популярностью пользовались и иллюстрированные цитаты из небезызвестного Баркова.
Лубок времен Первой Мировой войны
С возрастанием грамотности населения производство лубка стало более масштабным. На «листы» переносили молитвенники, топографические карты, сказы и былины, которые восполняли естественную потребность людей в книгах. А к началу XIХ века кустарное производство лубка начало потихоньку заменяться типографическим. Вместо деревянных досок начали использовать более прочные и практичные медные клише с выгравированными изображениями. Качество рисунка и отпечатка, грамотность текста стали, бесспорно, выше, но из них начало уходить очарование наивного искусства. Лубок стали считать пошлым и низким жанром — и местами небезосновательно.
В начале 1880‑х книготорговец Сытин открыл типографию «народного лубка» и озолотился на азбуках, календарях, справочниках и переложениях классиков. За считанные годы он стал монополистом на лубочном рынке и практически стандартизировал производство, рисунок и смысловое наполнение «листов».
В августе 1914 года было создано объединение «Сегодняшний лубок», в который вошли Малевич, Лентулов, Бурлюк и Маяковский. Последнему особенно пригодился опыт «царской» пропаганды — наработанные навыки первый поэт революции обратил на пользу новорождённой Советской республики.
В 20‑30‑е годы лубочная агитация сохраняла некоторую актуальность — выпускались пропагандистские серии «Женщина в старом быту», «Всем миром против пьянства», портреты и жанровые сценки с участием Ленина и других вождей революции. Последний всплеск «лубочной активности» пришёлся на «Окна РОСТА». А затем следы этого народного творчества буквально смыло временем…
Лубку было слишком сложно конкурировать с прессой и полиграфической продукцией. Печатные издания стали дешевы, а в чём‑то особенном народ уже не нуждался. К тому же технология изготовления лубков была непростой, и продолжать её развитие не было особого смысла. Да и народ стал гораздо более грамотным, а значит и необходимость в примитивном, образовательном лубке отпала сама собой.
Но, может быть, лубок вовсе не умер, а исчез лишь на время? Его следы видны в современном творчестве, в искусстве и в литературе. Скандальный «Цветочный крест», получивший в этом году «Букера», не что иное, как безбожно затянутый скабрёзный лубок. Так что рано «кота хоронить» — мы ещё увидим новые пёстрые «листы» русского лубка.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.