Каштанов не слышал его ответа - ему не терпелось поговорить о самом главном, от чего он был оторван с прошлой зимы и чему посвятил два года своей жизни в Храброве. Не задумываясь, смаку, он спросил:

- А спектакли - то в Храброве ставят?

И сразу же стало неловко: подумалось, что угрюмый возница обязательно должен обидеться на такой пустяковый, вздорный вопрос.

Возница не обиделся - с тем же равнодушием прозвучал его голос: « Как же, ставят. Только мы к этому не касаемся. Ребята, те ходят». Но когда он умолк, было понятно, что разговаривать ему не хочется. Каштанов понял это и огорчился, досадуя, что не удалось поехать с другим - рыжим, который любит поговорить, всегда ходит на спектакли и который по пути рассказал бы все храбровские новости...

Впрочем, и это минутное огорчение скоро сгладилось: очень уж хороша была ночь, - любуясь ею, и молчать было радостно. Глаза привыкли к темноте - она оказалась совсем не такой темной. Скупой свет безлунного, звездного неба был даже приятен, - он придавал окружающему особую мягкость и задумчивость. Хорошо было слушать негромкое тарахтение колес по накатанной дороге, следить, как текут навстречу седые в ночи хлеба... И даже неожиданная, ничем не вызванная фраза возницы: « А на твое место нового прислали, слыхал? Здоровый малый такой, напористый» , - не нарушила спокойных и приятных мыслей, навеянных ночью.

Об этом Каштанов знал и раньше. В Москве, на курсах, мечтая и думая о своем недавнем прошлом, он знал, что вместо него заведовать Храбровским Народным домом назначен из уезда политпросветчик Гусев. И то, что близкое, им организованное дело, ставшее за два года работы своим и родным, попало в чужие руки какого - то товарища Гусева, обижало и мучило Каштанова. Но сейчас он не ощутил ни злобы к Гусеву, ни обиды. Инстинктивно, оберегая свои приятные мысли о доме и ожидая от поездки своей много хорошего, радостного, он даже подумал, что Гусев, должно быть, хороший парень. За две недели отпуска можно будет с ним подружиться, сообща поставить какую - нибудь пьесу... И тотчас же вспоминалась Клавдия Петровна, Клавдинька, библиотекарша. Ах, как чудесно бывало зайти к ней в библиотеку после понедельничной уборки театра или после утомительных занятий по ликвидации неграмотности, из которых так ничего и не вышло... Как хорошо и прохладно было в просторной комнате, заставленной шкапами, как пахло в ней старыми книгами, клеем, Клавдинькиной пудрой, - казалось, что даже ее сизо - густой румянец пахнет чем - то свежим, как слива... Захлебываясь в нахлынувших воспоминаниях, едва успевая переходить от одной картины к другой, улыбался Каштанов все шире, все блаженней. Теперь он был даже благодарен судьбе, которая свела его с таким молчаливым попутчиком, не мешающим думать. И когда проезжали деревней, от которой до Храброва оставалось всего версты четыре, когда откуда - то с огуменков донеслись широкие и певучие зовы гармошки, Каштанов так полно и близко почувствовал себя дома, что нельзя было ему усидеть на месте. Удерживая волнение свое, растроганный и умиленный, он спрыгнул наземь и пошел рядом с телегой мимо уже спящих, погашенных изб.

II

НАРОДНЫЙ дом, переведенный сюда в девятнадцатом году, - барский флигель, в котором еще недавно месяцами живали гости помещика Зотова, храбровцы отстроили не в самом селе, а на отлете, за околицей, подле приходского кладбища. Чтобы попасть к нему, Каштанову пришлось пройти почти всю улицу: изба, которую он, уезжая в Москву, снял для матери, помещалась в другом конце села.

Солнце в ослепительном пожаре, сжигая облака, пряталось за крышами, и улица пестрела густыми тенями. Каштанов шел по ним, как по лиловым коврам, небрежно брошенным в пыль. То, что он так удачно приехал к самому спектаклю, особенно развеселило его вчера. Он нарочно весь день сегодня просидел дома, никуда не показываясь, чтобы придти в театр загодя и там сразу повидать всех и всех поразить своим неожиданным появлением.

Спектакль должен был начаться не скоро, - не раньше, чем стемнеет. Но и сейчас все уже в сборе: летом, чтобы не запаздывать с началом, приходится начинать гримировку засветло. Предвкушая хлопоты, в которых он примет участие, Каштанов торопился - словно наверстывая томительное дневное ожидание... Вот и околица, выгон с купой, стоптанной травой и... Одним огромным шагом одолел Каштанов ступеньки крыльца.

В сенях было пусто. Начисто подметенные полы, замок на дверях библиотеки, обычно открытой в это время, аккуратно расставленные вдоль стен фойе скамьи, - все хранило на себе следы последних, окончательных приготовлений. Каштанов вспомнил, как сам он любил эти последние приготовления, когда остается только скамьи установить да проверить, гладко ли задергивается занавес, и где - то в глубине сознания шевельнулось неприятное чувство. « Хорошо ему, - подумал он про Гусева, - хорошо ему чужими трудами пользоваться... А вот попробовал бы он сам все это организовать и наладить». За дверью в боковую комнатушку, при помещике служившую передней и, имевшую выход на двор, слышались голоса и смех. Каштанов, холодея от волнения - вот, вот - сейчас - приоткрыл дверь, кинул « можно?» - и, не дожидаясь разрешения, вошел. Встретили его внезапным молчанием, повисшим всего на один удивленный миг. Не успел он еще разглядеть толком всех, кто сидел и стоял в этой маленькой, душной комнатке с завешенными окнами и зажженными лампами, как снова посыпался смех и говор, и Клавдия Петровна, Клавдинька, такая же сизо - румяная, взвизгнула:

- Митя!

Каштанова окружили - кто тряс ему руку, кто теребил его портупею, звякающую пряжками, и все сразу говорили, и ничего нельзя было разобрать во многих одновременных голосах. Клавдинька, стараясь перекричать всех, звала:

- Иван Тимофеич, Иван Тимофеич... Да идите вы сюда!

Со сцены спустился и неторопливо подошел к Каштанову высокий, плотный, с большим, гладко обритым лицом и со светлыми волосами, зачесанными назад. Он остановил свой безмолвный, очень спокойный взгляд на Клав - линьке и вопросительно промолвил:

- Да?

- Что да, - передразнила его Клавдинька, - да, да... Это Каштанов, понимаете, Каштанов Митька!

- А - а, - протянул Иван Тимофеич, и на его большом лице легла такая же большая, широкая и спокойная улыбка. Он крепко пожал Каштанову руку, сказал: « Гусев», - повернулся к столу, на котором были разложены принадлежности для гримирования, и, словно ничего особенного не случилось, обратился уже не к Каштанову, а к остальным:

- Начнем, товарищи.

Группа вокруг Каштанова поредела. Большинство отошло вслед за Гусевым к столу, другие тоже как - то притихли. Клавдинька отвела Каштанова в сторону, усадила на сундук, где хранились всякие мелочи, необходимые для реквизита, и села рядом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.