Рассказ
Любой мальчишка всегда мечтает пострелять из пистолета, или хотя бы поносить его, или хотя бы подержать. А уж если ему присвоили звание лейтенанта, то тем более.
Мише Капустину повесили две звездочки как раз тогда, когда ему исполнилось девятнадцать лет.
Свое артиллерийское училище он окончил в мае сорок третьего в Средней Азии. Потом их везли воинским эшелоном до Москвы.
Еду получали сухим пайком и концентратами по продаттестатам на станциях. На станциях узнавали они и о войне.
По радио и по газетам все время получалось, что самолетов мы подбиваем больше, чем враг, танков тоже, живой силы тоже, а фашистов между тем все еще не разбили, и когда это произойдет — неизвестно.
Мимо Мишиного эшелона навстречу шли разные поезда. На восток ехали голодные люди с детьми, больше женщины. Везли раненых в специальных составах. Те из них, что могли передвигаться, вылезали на станциях, ходили в кальсонах по платформам, стучали костылями по пустым прилавкам.
Мише и его товарищам трудно было представить, что через два-три месяца кто-нибудь из них вот так же поедет на восток, будет хромать по станциям в нижнем белье и стучать госпитальной клюшкой.
Вообще войну трудно было представить. Правда, все встречные поезда рождали настроение смутной тревоги, чего-то большого и страшного, но представить ее себе было невозможно.
Один раз на каком-то разъезде их эшелон остановился рядом с составом битой военной техники, трофейной и нашей. На открытых платформах навалом стояли полусгоревшие танки, разрушенные самолеты, разные покореженные пушки, минометы, и даже была платформа с поднятыми бортами, сплошь наполненная помятыми солдатскими касками. Каски эти тоже рождали настроение чего-то непонятного и жестокого. Но Миша и его товарищи не задерживались у них, они полезли на платформу с немецкими танками, взбирались на гусеницы и даже на башни.
Уже несколько месяцев как они перестали быть мальчиками, уже почти целых полмесяца как они стали лейтенантами и, конечно, теперь лазили по военной технике совсем не как дети, а, скажем, как боевые офицеры, изучающие оружие врага. Они даже солидно произносили слова, которые где-то от кого-то услышали.
— Восьмидесятипяти... — говорили они.
— Самоходная...
Миша Капустин тоже постукал пальцем по танковому борту.
— А боковая-то слабовата. — Он сказал это вполне самостоятельно, хотя в свое время то же самое говорил преподаватель в училище.
И вдруг эта непонятная, далекая война очень близко придвинулась к ним.
— Братцы! — неожиданно услышали они. — Братцы!! — Так мог кричать только Илюша Спасский. Он всегда называл всех «братцами», хотя девять месяцев его учили обращаться по званию. Сейчас бы ему крикнуть «товарищи офицеры», а он опять «братцы».
Илюша стоял на платформе рядом с нашим истребителем.
— Вон там... — сказал он почти шепотом и показал пальцем внутрь кабины. Ребята заглянули туда и увидели пятна.
Они видели рычаги, приборы, кнопки, сиденье и... пятна. Эти пятна были на разбитой приборной доске, на спинке сиденья, на рукоятках: они вовсе не были красными, они давно высохли и стали бурыми.
— Может, масло?.. — тоже почему-то шепотом сказал Гриша Ощепков.
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.