- И вкусные?

- Вкуснее самаркандских лепешек ничего на свете нет, - не скрывает она своего мнения на этот счет. - Если ты приедешь... Женя хлопает меня по плечу:

- Стрелок, не зарывайся! Сгоришь! И, нагнувшись к Гулсум, что-то шепчет. Она улыбается. Гулсум почти всегда улыбается. Как это я не сумел скрыть свое восхищение, свои чувства и когда это заметили другие? Я и сам не знаю. Хорошо, что меня выручил своим раскатистым смехом Тарас. А смеется он точь-в-точь, как те люди, что когда-то писали письмо самому турецкому султану. Что это его развеселило? Вся кухня бурлит и кипит. Я пробираюсь к окну, желая увидеть, что там происходит, но вижу только широкую спину Тараса и торчащую над всеми голову Яака. Эстонец самый долговязый у нас, чуть не вдвое выше нанайца Удоги, который тоже в самой гуще толчеи, внимательно смотрит на руки Казиса, смотрит, как всегда, через щелочки век, как будто находится на своей ослепительно снежной равнине. А сам он напоминает сосенку в тундре - с виду хилая, невзрачная, а может вынести пятидесятиградусный мороз, пургу и полярную ночь. Наконец вмешался грузин Шавалидзе - он предлагает Казису передохнуть, и, ко всеобщему удивлению, с ним даже не спорит Тевелян. Шавалидзе принимается взбивать ложкой жидкое тесто так, что кажется, заработал сепаратор. Вот он, Кавказ. Темперамент.

- Вот как надо... Вот как... Вот как... - почти сердито приговаривает Шавалидзе, и каждый слог у него звучит с таким акцентом, что это просто ласкает слух.

- Они хотят взбитые сливки делать! - вопит кто-то, словно только что очнувшись. Действительно, Шавалидзе и Тарас попеременно бьют и бьют тесто, как будто оно в чем-то провинилось. Большую сковородку уже несколько раз раскаливали на газу. И вновь остужали под струйкой воды.

- Гулсум! Тебе мы доверяем маргарин и сковородку! - торжественно оповещает Тевелян. - Ты будешь печь. Блины будут смотреть тебе в глаза и не подгорят. «Наоборот, подгорят, Гулсум, - мысленно протестую я. - Заглядится блин на тебя, забудется - и подгорит. Даже боли не почувствует. Сгорит. И сам не заметит. Ах, Гулсум, Гулсум! Ты так же красива и проста, как земля. Солнце перед тобой затмевается, а луна бледнеет, увидев твой взгляд...» Незаметно для себя и окружающих я становлюсь восточным человеком, во всяком случае, уподобляюсь ему. Я подхожу к Гулсум. По другую сторону ее становится Тарас. Раскаленная сковорода шипит, как семнадцать змей, когда мы швыряем на нее всю пачку маргарина.

- Ш-ш-ш-ж-ж-ч-ч-ш-шс-с... Наступает горестная тишина.

- Пропало! - вздыхает наконец Женя. - Пропало!

- Что пропало?

- Все пропало! Подпусти Прибалтику с Украиной к жирам!

- Удога! - Женя подзывает представителя Дальнего Севера. - Покажи им, как надо печь.

- Удога?! - изумляемся мы.

- Да, да. Он!

- Я тоже умею печь, - откликается Казис. - Когда сковородка нагревается, надо только помазать ее свиной шкуркой и тут же - плюх ложку теста, потоньше... Опять начинается ссора. Кто-то грозится раздобыть и принести поваренную книгу. Как всегда, одни «за», другие - «против», а кое-кто и «воздержался». Ссорятся у нас весело. Без злости. Если можно так сказать, ссоримся мы дружно. А Удога тем временем действует. Растопленный маргарин он сливает в тарелку, вновь разогревает сковородку, смазывает ее бумагой, быстро окунув ее в маргарин, и еще быстрее наливает ложку теста. Все это Удога делает молча. Это довольно необычно для нашего болтливого века. Я представляю, как здорово было бы съездить с Удогой на его родину, посидеть там в доме или в юрте и помолчать. Наверняка я бы много кое-чего узнал. Во всяком случае, такое, что словами не скажешь, что могут выразить только молчание и глубокое раздумье. Удогу не смущает, что он очутился в центре внимания. Он легко покачивает сковородку над пламенем, пока блин не начинает скользить по ней. Еще немного подрумянив его, он, к величайшему нашему удивлению, ловко подкинул блин так, что тот перекувырнулся и упал обратно на сковородку белой стороной вниз. Послышались восхищенные вопли. Удога в наших глазах вырос выше Яака. Теперь мы уже не так ждем блин, как той минуты, когда Удога вновь подкинет его.

- Испечем пока что для каждого по блину, а потом все вместе съедим, - авторитетно предложил Женя. Удога уже печет второй блин. Опять ловкий бросок, опять восторженно стонем, и тут вспыхивает ревнивое чувство - зависть: а кто еще так умеет? Сейчас попробуем! Удога печет и улыбается, а мы сбиваемся вокруг него:

- Я!

- Я! Все хотят быть первыми. Такова уж человеческая природа. Но ведь это при всех условиях невозможно.

- Становись по росту! - По акценту я слышу, что это Яак. Хитер! Он самый долговязый из нас. Но остальные, оценив уловку, дружно протестуют, выдвигают новые предложения, но побеждает первая заявка.

- Авторское право за Яаком. Ничего не поделаешь. Пусть он шлепнет этот блин первым. Я был рядом с Гулсум. Теперь мне приходится переместиться к длинному эстонцу, а она уходит к коротышкам. Яак уже орудует у плиты. Чуточку ссутулившись, серьезный-серьезный, как будто весь Советский Союз смотрит сейчас на маленькую Эстонию..... Татьяна фыркает, жемчужные зубы Гулсум видно отсюда, Тевелян и Шавалидзе с чисто южным жаром подбадривают Яака. Тарас ухмыляется, Удога отступает немного в сторону. Поди знай, куда этот Яак шмякнет блин... Яак подбрасывает блин неожиданно высоко. Сам он длинный, рука длинная, и блин взлетает чуть не к потолку... Затаив дыхание, мы следим за этим полетом - плюх, прямо на сковородку, коричневой поверхностью кверху.

- Браво!

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.