Герои народных сказок путешествовали, лежа на печи. И пошла печь, говорится в сказке, по горам и долам, через поля широкие, через леса дремучие - прямехонько к стольному граду... Древняя Русь знала печи, которые можно назвать своеобразными керамическими книгами. Книга-печь позволяла, не покидая дома, совершить поездку в тридевятое царство, опуститься на дно морское, полететь на ковре-самолете, познакомиться с корабельщиками, что объехали весь свет. Печные изразцы украшали рисунками, животным, растительным орнаментом, юмористическими и поучительными сценками с забавными надписями, геометрическими фигурами и узорами. Печные изразцы и накладные керамические плитки - драгоценное достижение нашего декоративного ремесла; ничто не придавало избе такого уюта, как печь-красавица, украшенная изразцами. О ней люди всегда говорили с ласковой улыбкой: у нас в печурочке золотые чурочки; полна коробочка золотых воробушков; стоит ларчик средь избы, в ларчике есть плат, в плате - золото... Несколько лет назад я попал в лесную вятскую деревню, что километрах в тридцати - сорока севернее поселка Белая Холуница. Бушевала немилостивая пурга, мы устали толкать машину по занесенной снегом дороге и были донельзя рады, когда шофер - свой человек в здешних местах - привел нас на ночлег в теплую избу. Нежданных гостей, спасающихся от непогоды, радушно встретил хозяин - бородатый человек лет шестидесяти, назвавшийся Степаном Петровичем. Он провел нас в переднюю половину и зажег висевшую под потолком керосиновую лампу. Когда чуть мерцающий свет озарил горницу, мы увидели печь, передняя стенка которой была выложена изразцами - старыми, потрескавшимися, местами закопченными, на некоторых рисунок был еле различим. Я видел, что изразцы муравленые, зеленые (от слова «мурава» - светло-зеленая трава), покрытые прозрачной глазурью, четырехугольной формы, обведенные синими, красными и голубоватыми каймами. Керамические картинки изображали зверей и животных, охотничьи сценки и потешные эпизоды: выпивохи черпают кружками вино из бочонка; кавалер-курильщик подает нюхательную табакерку даме; сиделец в лавке ест пряники; петух на крыше дома спасается от хозяина, держащего в руках длинную жердь. На некоторых изразцах, хотя и не без труда, можно прочесть слова, написанные вязью. Под опрокинутым бочонком шутливое изречение: «Не потребен без рома». Под кружкой с пенистой брагой - «Дурак на меня уповает». Манера письма, полушутливые афоризмы, рисунки - все говорило о том, что изразцы давние, расписаны мастером-художником, талантливым и опытным. Откуда в северной лесной глухомани взялись эти плитки с галантными сценами давно отшумевшего времени? Степан Петрович, оказавшийся учителем-пенсионером, заметил мой интерес к изразцам и рассказал семейное предание, переходящее из поколения в поколение. Давным-давно в Москве, за Таганскими воротами, поблизости от дороги, ведущей в Гжель, был ценинный завод мастеров Гребенщиковых. Цени-ной называли изделия из цветной обожженной глины, покрытые непрозрачной эмалью. По сырой эмали белого цвета на изделия наносился рисунок. После этого кувшины, миски, чашки, изразцы закалялись огнем. Получались красивые и прочные изделия, которые благодаря сравнительно недорогой цене расходились по всей стране. Один из Гребенщиковых - Иван - был одаренным живописцем и умельцем-изобразителем. Его изделия славились так, что самые видные люди заказывали ему фамильные, памятные, свадебные сервизы. Помощником Ивана Гребенщикова, прадедушкой матери Степана Петровича, был Антон по прозвищу «Глина». Он с малолетства при заводе Гребенщиковых вырос, тан и укоренилась по всей Таганке за ним кличка «Глина». Антон на кличку не обижался, говаривал, что из глины и первый человек был вылеплен. Стал со временем Антон Глина мастером. Сам Иван Гребенщиков заводом почти не занимался, а все дни бился над секретом производства фарфора. И поэтому делами ведал Глина. Вместе с подручными рабочими по картинкам разрисовывал изразцы и посуду. Однажды Иван Гребенщиков вызвал Антона Глину и сказал, что наиславнейший пиит Александр Петрович Сумароков просит срочно изготовить дорогой сервиз. Прадед понятия не имел, что такое пиит. Думал, вроде генерал-аншефа. Гребенщиков потом Антону объяснил, что пиит Сумароков - стихотворец, чью трагедию во дворце на Яузе показывали. Сумароков заказал не простой сервиз, а «со значением». На всех столовых приборах - мисках, салатницах, супницах, тарелках - должен быть обозначен личный сумароковский герб и изображение ордена Анны, полученного поэтом. Антон Глина горячо взялся за дело, и через некоторое время сервиз был готов. Получились вещицы - одно загляденье! У нас, наверное, таких еще не делали. Выписывали парадные сервизы из Англии. У прадеда же получилось все на свой манер. Скажем, суповая миска - простой предмет, вроде бы ничего особенного и не придумаешь. Но Антон сделал ее так, что сияла она снежной белизной, на ручках - лики дев-чародейниц, а в центре, на самом видном месте, в окружении цветущих лепестков, - скрещенные мечи - герб Сумарокова. Когда тщеславный пиит увидел выполненный по его просьбе заказ, то в восторге воскликнул:

- Славная майолика - под стать моим стихам! Сервиз недешево стоил, и некоторую толику денег получил и мой прадед за умение и старание. Иван Гребенщиков долго не хотел расставаться с мастером на все руки, но, видя, что Антон заскучал, посоветовал ему открыть собственное ценинное дело. На обзаведение, сказал Степан Петрович, показывая на печь, подарил Гребенщиков вот эти изразцы.

- Да как же они к вам, на север, попали?

- Очень просто, милый человек. Прадед переехал в Гжель, известную цветными глинами. Выстроил дом, обзавелся семьей и хотел начать ценинное дело. Но гжельские воротилы, опасаясь, что мастер им дорогу перейдет, подожгли дом Антона. Весь пожиток ушел в дым. От былого одни гребенщиковские изразцы уцелели, что во дворе лежали. Бежал из Гжели Антон в наш северный край... Вернувшись в Москву, я поинтересовался историей ценинного завода Гребенщикова, что стоял у Таганских ворот. Велико было мое изумление, когда я узнал, что поэт Александр Сумароков действительно заказывал Гребенщикову орденский сервиз. Заказ был выполнен с необыкновенным старанием - вся посуда отличалась красотой, изяществом, и некоторые тарелки и салатницы уцелели до наших дней. Теперь, когда я вспоминаю красочный рассказ Степана Петровича, то в голову приходит давнее изречение: нет сказок лучше тех, что выдумала сама жизнь. История ценинного завода Гребенщикова красноречиво свидетельствует, что отечественное декоративное ремесло, создавая уникальные изделия, черпало свои силы в народной гуще. Сколько было на Руси творцов красоты, чьи фамилии нам остались неизвестными! Кто создал сказочно прекрасные изразцовые печи в княжеских теремах Ростова Великого, сияющие зелеными поливными красками? Кто автор майоликового панно из восьми крупных изразцов в Сольвычегодском соборе? Что мы знаем о тех, кто в суздальских архиерейских покоях выложил печи, украсив их фигурными изразцами с рисунком голубой поливы?... Журналистские поездки не раз сводили меня с крупнейшим знатоком культуры Владимиро-Суздальской Руси Алексеем Дмитриевичем Варгановым. Занимаясь восстановлением памятников зодчества, археологическими раскопками и историческими изысканиями, Варганов вдумчиво приглядывался ко всему, что хранит на себе отпечаток времени. А приглядываться в Суздале есть к чему. Особенно славились суздальские гончары, что обжигали горшки и всякую другую посуду, игрушки, искусно расписывали изразцы, украшавшие покои не только состоятельных горожан, но и весело блестевшие в крестьянских избах. Расскажу один эпизод из научной биографии замечательного краеведа и ученого. Однажды, несколько лет тому назад, Алексей Дмитриевич возвращался к себе в Суздаль из очередной поездки. Колеса забуксовали, и ученый-краевед сошел на дорогу, чтобы подтолкнуть машину на глинистом подъеме. Его внимание привлек обломок замшелого кирпича, поблескивающего едва заметной желто-коричневой краской. Взяв в руки омытый дождями обломок, ученый увидел, что перед ним остаток керамической плитки, похожей на те, которыми в старину в Суздале облицовывали наружные стены храмов. Почему обломок оказался на изрядном расстоянии от города? Выбрав первый погожий день, Варганов обследовал местность, и ему стало ясно, что суздальские изразцы и керамические плитки обжигались из того же сорта глины, какой много в районе находки. У подножия холма был сделан археологический раскоп. Перед взором собравшихся предстали обжигательные печи, отлично сохранившиеся, годные и ныне для керамического производства. Кто-то зажег в печи вязанку хвороста, и огонь запылал там, где он полыхал во времена строительства прославленных суздальских храмов и палат. Здесь закаливался огнем кирпич, шедший на постройку теремов, башен и соборов Суздаля, здесь обжигалась известь, а так же наносились рисунки на изразцы, торжественно отливавшие желто-коричневой цветовой гаммой. Суздальские изразцы, как и керамические плитки, найденные в Киеве, Новгороде и Владимире, старейшие в нашей стране. Суздальские гончарные изделия шли не только для боярских палат и церковных строений, их покупали посадсние люди и крестьяне. В селах под Суздалем и нынче печь, украшенная расписными плитками, не такая уж редкость. Иногда местные гончары делали бесценные изделия. Во Владимирском краеведческом музее есть печь восемнадцатого века, привезенная из Суздаля. Многоярусная, поддерживаемая многочисленными колонками, она отличается изысканностью и законченностью формы. На изразец с белым фоном рисунки нанесены синими красками. Сложность архитектуры, сочетание белого с синим, карнизы и выступы придают печи сказочно очаровательный вид. Она напоминает внезапно застывшую морскую пену или музыкальное творение, принявшее по волшебству осязаемый вид. Эта печь не только грела, но и светила. Она была окном в мир прекрасного. Вначале на Руси делали простые плитки, украшенные довольно бесхитростным рисунком - узором-кружком, простенькой розеткой или волнистой линией. В глиняных изделиях еще чувствовалось влияние деревянной резьбы. Постепенно усложнялись формы плиток, узоры делались более затейливыми, появлялись изображения растений, животных, птиц, людей и, наконец, сценок из жизни. Иногда рисунки тематически объединялись, и тогда на керамических плитках возникал иллюстрированный рассказ. Первые русские изразцы были сделаны, видимо, еще в десятом веке. Археологи в щебне и мусоре, найденном на том месте, где стояла одна из первых каменных киевских церквей - Десятинная, обнаружили осколки керамики. Алтарь Софии Киевской был наряду с мозаикой украшен разноцветными изразцами. Цветные керамические плитки применяли для полов строители времен Андрея Боголюбского и Всеволода Большое Гнездо. Татарское нашествие надолго приостановило дружную работу умелых гончаров. Изразцы исчезли из обихода. Даже в городах, куда не докатились орды кочевников, гончарное дело было круто свернуто. Лишь в шестнадцатом-семнадцатом венах изразцы снова находят свое место в архитектурном убранстве зданий. Москва полюбила их даже больше, чем Киев и Владимир. Керамические плитки здесь выносятся наружу зданий. Живя в Москве, я много был наслышан о диковинной красоте Крутицкого теремка, находящегося возле Крестьянской заставы. Он возвышается над воротами, покрытый изразцами. Обращают на себя внимание четырехугольные плитки внизу, в центре которых есть желтые розетки. С двух сторон терема - изразцовые колонны, изображающие декоративные плоды и листья. Но особенно хороши изразцовые приставные наличники окон, в которых мастер явно подражал деревянной резьбе. От церкви к изразцовому дворцу вела галерея, над столбами которой тоже были вделаны плитки с узорами, веселящими душу. Теремок украшает покатая чешуйчатая крыша с флюгерами. Все это, несмотря на окружающую запущенность, производит впечатление радостное, домашнее, родное. До нас дошли имена мастеров, одаривших Москву красивейшим зданием - Крутицким теремком, украшенным в народном духе. В самом конце семнадцатого века соорудили теремок каменных дел мастера Осип Старцев и Ларион Ковалев. Многие из москвичей бывают в городе Истре, в Ново-Иерусалимсном монастыре, где во времена честолюбивого и властного патриарха Никона был сооружен собор, который, по мысли строителей, должен был повторить формы знаменитого храма Воскресения в Иерусалиме. Новый Иерусалим за свою историю пережил много вражеских нашествий, последний и наиболее ощутительный удар был нанесен в декабре сорок первого года, когда фашисты взорвали собор; но даже руины, уцелевшие до наших дней, потрясают и оставляют неизгладимое впечатление. Побывав в Истре, москвичи обычно отправляются восвояси. Между тем рядом, по соседству с городом Волоколамском, в Теряевой слободе, находится удивительный и относительно сохранившийся (хотя он тоже сильно пострадал в сорок первом году) памятник древнего зодчества - Иосифо-Волоколамский монастырь. Трудности пути по проселочным дорогам искупаются тем, что взору путешественников предстает город-сказка. Стены и башни отражаются в озере, созданном запрудой на речке Сестре, окрест - купы деревьев и луговое раздолье. Как во всяком великом произведении искусства, в сооружениях Иосифо-Волоколамсного монастыря, относящихся к семнадцатому веку, можно увидеть различные грани прекрасного. Ведь здесь мастера придерживались золотого правила древнерусских строителей: делать все так, «как мера и красота скажет»! На меня же самое большое впечатление всегда производят цветные изразцы, являющиеся здесь неотъемлемой частью внешнего архитектурного убранства. Вы подходите к въездным воротам и видите не просто разноцветные изразцы, а разноцветные ковры, огромные керамические панно, сияющие на солнце. Монастырский храм также украшен изразцами - ими облицованы наружные стены. В монастырском архиве сохранились бумаги, говорящие о том, что для украшения Кузнечной башни в Москве строители приобрели «500 изразцов муравленых ширинчатых на подзоры», «200 желобов муравленых на поясы» и еще «100 изразцов ценинных». В Иосифо-Волоколамскую обитель приглашались для выполнения наиболее сложных работ мастера-умельцы из Нового Иерусалима. Про одного такого мастера было тан сказано в деловой бумаге: «Золотых, серебряных, медных и ценинных дел и всяких рукодельных хитростей изрядный ремесленный изыскатель». В числе умельцев, пришедших из Нового Иерусалима в Иосифо-Волоколамский монастырь, мы видим замечательного «ремесленного изыскателя» Степана Полубеса, украшавшего гульбище собора изразцами собственного художества. Уезжая из Иосифо-Волоколамского монастыря, вы уносите в памяти сияние изразцов «павлинов око», созданных Степаном Полубесом. Петровеная эпоха принесла значительные перемены в гончарное ремесло. Рельефные глазурованные изразцы уступили место плиткам-картинкам. В большой моде были изразцы для голландских печей, покрытые непрозрачной глазурью, расписанные по белой эмали синей краской. Появились они после победоносной Северной войны, когда Петр Первый прислал в Москву пленных шведов. Среди них оказалось много опытных керамистов. Они рисовали синим по белому на изразцах и научили этой работе московских мастеров. Синие с белым плитки полюбились и получили распространение по всей России. Печи, украшенные такими изразцами, мы встречаем и в Суздале, и в Гороховце, и во многих северных районах, в частности в Архангельске. Есть в Подмосковье местечко Абрамцево. Страницы его истории связаны с высококультурной писательской семьей Аксаковых, а через них с Гоголем, Щепкиным, литературной Москвой сороковых годов XIX вена. В конце прошлого столетия здесь подолгу жили художники из кружка Мамонтова. В Абрамцеве часто гостил и работал Михаил Александрович Врубель, где ведал производством майолики. Ныне в деревянном тереме, в бывшей поленовской мастерской, рядом с произведениями народного декоративного искусства - пряничными досками, резными вальками и наличниками, гармонично соседствуют майолики Врубеля. Мы видим прекрасную царевну Лебедь, лихого Мизгиря, пушкинского царя Гвидона. Особенное восхищение посетителей вызывает изразцовый камин, плитки для которого расписал Врубель. Художник тонко и глубоко понял манеру письма древнерусских умельцев, усвоив ее, конечно, на свой лад. Керамические произведения Врубеля, напряженно и нервно искавшего свое в вечных образах и темах народного творчества, далеки от ясности и гармонии творений мастеров Древней Руси. Художника увлекала не декоративная сторона прошлого, а строй народного художественного мышления. Недаром в 1891 году Врубель сообщал в одном из своих писем: «Сейчас я опять в Абрамцеве и опять... слышится мне та интимная национальная нотка, которую мне так хочется поймать... Это - музыка цельного человека, не расчлененного отвлечениями упорядоченного дифференцированного и бледного Запада». Эта «национальная нотка» и звучит в майоликах и изразцах Врубеля необычайно, смело и безгранично, делая современным далекое прошлое.... Народная керамика - драгоценное явление культуры, оставленное нам, как дар отич и дедич. Слегка переиначивая слова древнерусского летописца, я могу сказать, что любить свое прошлое - значит наследовать всю красоту жизни, ее славу, свет разума предков, самые прекрасные радости, наполняющие душу человека, лицо которого освещено зарей нового утра.

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.