Димкины сороки

Пусть стоит. Я стану ждать его.

Димке хорошо – рабочая карточка (он работал на месте своего отца в паровозном депо).

Кстати, где его братья – Венька и Ким? На работе? Хорошо, что их нет, а то стали бы загибать мне салазки. Или, схватив за виски, показывать Москву.

Я стал ковыряться в инструментальном столе братьев. Он богатый: тиски, щипцы, подпилки разной величины.

У меня были странно косолапые отношения с инструментами.

Я мог все придумать, а сделать ничего не умел. Вот придумал разборные сани для поездок в деревню, но делать их придется Димке. А тот умел все делать. Сейчас он делал финские ножи. На столе лежало несколько заготовок, выкованных из стершихся напильников. Один нож был закончен – полированное чудо! У ножа наборная рукоятка. Набирал ее Димка из старых мыльниц и кусочков плексигласа, шлифовал хромовым порошком до игры зайчиков.

Я взял нож – и тотчас увидел фашиста. Крикнув: «Гитлер, капут!» –я поразил его точным ударом.

Пока фриц корчился на полу, я положил нож и стал искать ружье.

Мне хотелось подержать его в руках.

В то время мне не только хотелось есть, но и было скучно без ружья в руках. Я хотел вертеть его, вскидывать и целиться.

Димка купил на барахолке «фроловку» – одностволку 28-го калибра, переделанную в дробовик из трехлинейки. Но и ружья не было. Скучно. Я из окна стал рассматривать двор: сарай, черное пятно помойки и забор.

На нем сидят две сороки. Неподвижные.

Сороки... В город они прилетают с первыми морозами – кормиться.

Но спать они улетали в лес. Вечером, на закате.

Летят сороки высоко, скрипя морожеными крыльями. Закат румянит их белые животы.

А вот прилет их в город я не видел.

Только рассветает, в окне уже видишь сорок, сидящих на заборах.

Сороки сидели...

Я стал глядеть на сорок.

Забор – несколько синих жердей и гвозди от оторванных досок. Около – снежный надув. Я смотрел и не верил этим двум сорокам. Их неподвижность была странная, как и исчезновение Димки и его ружья.