силой своей играючи».

Понимаешь, Сашка? А себя - то я для тебя сохраню. Вот увидишь. И какую! Ещё лучше, чем была.

Да нет же, нет, всё понимаю, Сашенька: что это не шутки, не игрушки, что всякое может случиться. Но иначе не могу, так же, как ты бы не мог, не могу я киснуть в тылу... Наша любовь мне так велит, моя, наша с тобой честь мне велит не прятаться. Пойми, я знаю, ты поймёшь, и не сердись. Целую и верю, что увидимся.

Что бы ни случилось, твоя Тоня.

Горше всего, что столько времени не буду получать от тебя писем».

Леле так легче

В дни, когда немцы ворвались в родной городок и Тоня стала разведчицей партизанского отряда. Лёля поступила в один из московских институтов. Не так представляла она себе первые годы своего студенчества и не о такой Москве мечтала.

Эта Москва смотрела на неё слепыми окнами, к деревянной обшивке пугливо жались груды пёстрых мешочков. По шоссе шли машины, увешанные зелёными ветками, в которых не было ничего праздничного. И всё чаще и пронзительней пыли сирены.

От Алексея не приходило писем. Родители жили на Украине. Там, где когда - то было детство, расплывалось теперь мутное, страшное пятно, и Леле казалось, что все связи с прошлым обрублены, всё переломано, смято, выжжено войной, война уничтожила прошлое и будущее. Осталось только сегодня - тёмное, бесприютное, с хватающим за душу криком сирен, разрывами фугасок, отвратительным фейерверком осветительных ракет, и прожить в этом сегодня трудно.

В квартире старой и глуховатой тетки, у которой поселилась Лёля, жил инженер Васильев. По вечерам к нему часто приходили товарищи, девушки, и если не было воздушной тревоги, в его комнате раздавался смех, а иногда и голос патефона. Лёля прислушивалась к нему с печалью и завистью: в невесёлом тёткином жилье было особенно уныло от завешенных одеялами окон, а улица, с которой Лёля только что вернулась, была черна, как колодец. И Лёля обрадовалась, когда, как - то столкнувшись с ней в передней, инженер сказал:

- Что вы тут скучаете, девушка? Пойдёмте к нам, у нас веселее.

Вначале Лёле не нравились гости Васильева - мужчины, упорно пытающиеся острить; решительные на язык, густо накрашенные девушки. Но она очень быстро выучилась разговаривать на их языке, так же лихо прибавлять к каждой фразе: «Эх, живём только раз!» Хором они пели песенку:

«Он сидел на подоконнике

И смотрел на небосклон.

Что сказать вам о покойнике?

Не любил фугасок он».

И страшное становилось забавным, я забавно было жить, не думая о том, что впереди, и Алеша отходил всё дальше.

Теперь не было жутко возвращаться по вечерам домой. Васильев заходил за ней в институт после работы. И хотя он был совсем не такой красивый и сильный, как Лёша, он так крепко и уверенно вёл её по тёмным улицам, что Лёля перестала чувствовать себя одинокой. Остальное случилось само собой, и когда поздней Лёля припоминала, как это вышло, ей представлялось, что всё было во сне. На пороге загса она подумала об Алёше, но сказала себе, что он убит и, может, завтра ее тоже прихлопнет фугаска - надо же и ей пожить. Об обещаниях, которые давала Алёше, Лёля не вспомнила. Это были не её слова. Их произносила совсем другая, чужая девушка, которая жила с папой и мамой в солнечном белом городке и не знала, что на свете может быть так одиноко, страшно и холодно.

Побег

... Теперь больше не холодно. Тело горит, истерзанное побоями, исхлёстанное, вымороженное ледяной водой. Всё равно они не добились от неё ни слова. Да и не так уж трудно молчать на допросе, когда всё внутри сжато, всё накалено до последней степени презрением и гневом.

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.