День на танкодроме

Алатырев вложил в орудие снаряд, и Чугунов дал выстрел. (Еще восемь месяцев назад этот юноша не умел стрелять из пушки: он был учеником пекаря и весь день возился у пышущей огнем русской печи.)

Радист Алатырев, по боевому расписанию, не только командует радиоволнами, но и подает снаряды для орудия и бьет из пулемета. Весной Иван Алатырев получил еще одну нагрузку. Командование выдвинуло его помощником политрука. (По национальности Иван Алатырев - мариец. Ему двадцать четыре года. У себя в селе вступил Алатырев в комсомол, был одним из лучших колхозных бригадиров...)

Волнистый простор танкодрома, изрезанный, измятый гусеницами танков, похож на вспаханное поле. На всем протяжении его нельзя найти ни одного клочка залежавшейся земли.

Танк мчится по заданному курсу. Уже далеко позади осталась кирпичная стена. Расстреляна разведка «противника», подавлены его огневые точки. Вот уже Алатырев сообщает по радио, что путь батальону открыт. Командир дает команду снизить скорость - Остро прищурены глаза артиллериста. Взмок комбинезон на спине водителя. Беззвучно шепчут губы радиста слова шифрованной передачи. Люди работают у аппаратов. Незаметно летит время. Минута здесь равна часу. За час учений люди устают, как за добрых восемь часов.

По пути домой командир дал отбой. Танкисты, разминая затекшие ноги, выпрыгнули на иссеченную землю танкодрома. Когда люди отдохнули немного, на место водителя сел Дудко. Машина у него шла в каком - то особом ритме, раскачиваясь из стороны в сторону, мягко, пружинисто вздрагивая на глубоких рытвинах. Только взглянув из люка на мелькающие, как частокол, сосны, можно было догадаться, с какой высокой скоростью мчится танк.

Шесть лет прошло с того дня, когда Дудко впервые сел на место водителя. Когда танк двинулся с места, он думал только об одном: что надо сделать, если танк вдруг остановится. Ему все казалось, что он про что - то забыл, и он вел танк, бормоча про себя правила исправления лопнувшего фрикциона и расплавившегося подшипника.

Потом появились новые машины. Танкиста поразили великолепные механизмы, на которых можно было, казалось, в небесах летать. Но для танков были установлены определенные ограничения. Запрещалось, например, переходить канавы, ширина которых превышала половину длины корпуса танка. Запрещалось брать вертикальные препятствия высотой свыше двух метров, и что там еще не запрещалось...

Дудко первым среди бойцов почувствовал, какие возможности скрыты в новых машинах.

... Шестилетним ребенком потерял он отца, рабочего сахарного завода. Старший брат ушел воевать с деникинцами на красном бронепоезде «Таращанец». Мальчик остался один и разделил судьбу многих детей, потерявших родителей в боях гражданской войны, - стал беспризорным. Когда ему исполнилось шестнадцать лет, Дудко устроился учеником слесаря на одном из заводов Ворошиловграда. Там он и вырос, вступил в комсомол, был принят в партию. Однажды он посетил Музей Красной Армии. Роясь в фотоальбомах, Дудко наткнулся на старенькую, выцветшую фотографию. Пять человек в заплатанных гимнастерках и буденовских шлемах стояли у самодельного бронепоезда. Он узнал старшего брата. В строгих залах Музея над старенькой фотографией поклялся комсомолец Федор Дудко отдать все свои силы родине, во славу которой погиб его брат Павел.

Целый год, практикуясь в походе, на маневрах, Федор Дудко проверял машину. В 1934 году он попросил командование устроить испытание, па котором брался доказать, что мощность танка не используется и наполовину. Съехались на испытание известные танкисты страны, военные инженеры, высшее командование. Танкодром был специально изрыт широкими канавами, рытвинами, ложбинками...

Дудко двинул машину и, высунувшись, помахал товарищам. Все его тело напряглось, танк мчался на предельной скорости и вдруг, едва коснувшись края широкого рва, легко перелетел на ту сторону.

По теории, танк должен был плашмя удариться о землю, но, к общему удивлению, Дудко умело поймал машину на тормоза и плавно двинул ее вперед. Раздались аплодисменты как в театре. Танк несся на следующее препятствие, прошел его и опять целым и невредимым двинулся дальше... Так открыл рядовой водитель танка комсомолец Дудко неисчерпаемые резервы мощи и скорости, таящиеся в этой замечательной машине. Так он стал одним из первых стахановцев Красной Армии.

Четыре года проработал Дудко за рычагами и пи разу не застрял ни в реках, ни во рвах, ни в болотах. Однажды, па маневрах, для танка Дудко искусными саперами были построены непролазные скалы.

- Ну, здесь и птица не пролетит, - говорили посредники.

А Дудко ворвался в этот хаос из камней, прошел его насквозь, а за ним прошли и остальные машины. Он знал, что задание должно быть выполнено. За операцией следил первый маршал, имя которого нес его танк...

Боевой день танкистов подходил к концу. Танк возвращался. Зеленовато - желтые бока его были засыпаны землей и клочьями молодой травы. Откинулся верхний люк, показался командир, спрыгнул вниз радист и, закрывая рукой бровь, ни на кого не глядя, появился артиллерист Петя Чугунов.

Товарищи, глядя на Чугунова, еле сдерживали улыбки.

- Что это у вас? - спросил командир роты.

- Да так, ничего... немножко бровь помял... - ответил Чугунов.

У танкистов синяк или ссадина на теле - позор. Это значит, что танкист еще не чувствует машины, не умеет сливаться с броней. Опытный боец угадывает толчок в тот момент, когда тело еще может напрячься и смягчить удар. Вот почему улыбались товарищи, глядя на смущенного артиллериста.