Делегат съезда

- Всё в порядке. Обязательства, ты знаешь: на твоём участке дали две тысячи тонн сверх плана. Ты не беспокойся - всё будет хорошо. Ну, пойду к печам. Наши все тебе привет передают... И, конечно, от всего цеха, от завода - Сталину, ну, не удастся лично передать, то хотя бы мысленно от всех нас... Понял?!

С первого дня, вернее, с той минуты, как он был избран делегатом Девятнадцатого съезда, Николай находился в состоянии подъёма и сосредоточенности, когда человек подводит итог всем своим делам, всему пережитому, с тем, чтобы отсюда начать новый, лучший и более быстрый путь.

Ночью после разговора со Сталинградом он пододвинул ближе лампу, развернул журнал «Большевик», и тогда ещё раз повторилась в памяти вся его жизнь.

... Николай родился в 1927 году. Он начинает помнить свою Вихляновку -село в Сталинградской области - в ту пору, когда уже существовал колхоз «Советская деревня». Николай пошёл в школу, когда осуществлялась уже вторая пятилетка. В степи, где когда-то ходила конница Будённого, уже вырос Сталинградский тракторный завод и был реконструирован, а вернее, выстроен заново «Красный Октябрь», прежде выпускавший лишь сортовое железо, а теперь дающий тысячи тонн стали и большую часть всего качественного проката страны.

В классе Николай был старостой, в пионерской организации - председателем совета отряда, в колхозе - шефом молодняка на конеферме.... О войне узнали в Вихлямовке так же, как во многих других городах и сёлах, по радио. В этот день отец пришёл с фермы рано. Ещё на пороге не то сказал, не то крикнул матер»:

- Собирай нас с сыном, Ульяна! -И по тому, что отец назвал мать не «Уля», а непривычным «Ульяна», Николай понял, что он не шутит, что действительно отец решил как-то по-особому с ним, Николаем, поступить.

Впервые отец говорил с Николаем, как со взрослым. Сказал, что придётся заменить его на ферме, сказал, что, если с ним что приключится, - война, пуля не разбирает, - так чтоб берёг мать. Потом спросил: «На кого думаешь учиться?» Николай ответил, что собирался в Сталинград на завод... Отец помолчал, потом сказал: «Можно и на завод». Но добавил: «Смотри, может, до победы и не придётся. Здесь тоже нужно, с конями»...

Потам оба, отец и сын, чинили колодец и палисадник, помогали матери и сестре на прополке.

Отец ушёл на третий день войны...

... Война близилась к концу, прошли 195 дней и ночей великой Сталинградской битвы, уже увидели все закат фашистской армии. Каждое новое письмо с фронта мать читала детям вслух, потом уносила в свою половину и там перечитывала. Мать работала в колхозе бригадиром, была членом правления, Николай - на конеферме табунщиком, сестра Клавдия - счетоводом, Иван, приёмный сын, от умершей сестры, зимой ходил в школу, летом помогал Николаю. Работали все, кто мог.

В тот день Николай привёл табун на лесные поляны. Молодая дубрава, жёлто-красная от загара, уже сбрасывала листья. Николай верхом, держа ружьё поперёк седла, объезжал табун, отгоняя жеребят ближе к маткам. Он просматривал кусты. Ещё не видали, но поговаривали, что где-то ходят волки. Ночью шёл дождь, было холодно, сыро, но табунщик неотлучно находился на своём посту: «Видишь, отец, я заменил тебя»...

Радостно взволнованный подъезжал Николай утром к дому. Размахом отворил дверь, увидел - и остановился на пороге. В комнате сидела мать и невидящими, сухими глазами глядела куда-то далеко, мимо него. На непривычно пустом столе лежало письмо - не треугольник, как обычно, а конверт - и узкая полоска бумаги. Сколько так просидела мать? Она не заметила, как хлопнула дверь, как Николай подошёл к ней, не шелохнулась, не вздрогнула. И только когда он обнял её по-мужски, за плечи, и приник щекой к волосам, только тогда, упав на стол, зарыдала.

Так шестнадцати лет стал Николай взрослым человеком. Серьёзный, молчаливый, спокойный, даже внешне он больше стал походить на отца, такой же сжатый рот, и тонкие губы, и в минуты волнения чуть подрагивающие желваки, и узкий разрез тёмнокарих глаз под густой тенью ресниц.

И относились к нему теперь, как к взрослому, и обращались: «Товарищ Сидельников» или «Николай Васильевич». Табун Николая был первым на конеферме по всем показателям.

... Наконец исполнилось желание - учиться. На Николае длинная чёрная шинель, форменная фуражка с козырьком и ремень с широкой пряжкой.

В Сталинград приехал Николай не один, с ним двенадцать пареньков из Вихляновки - тех, кто был у него в классе, в отряде, тех, с кем объезжал двухлеток и табунил и в дождь и в зимнюю стужу, тех, кого не звал с собой, кто приехал сам... Видимо, для всех них очень силён, убедительнее любого красноречия, был пример их товарища и короткая фраза: «Сталь поеду варить»...... И вот он уже подручный сталевара и живёт не в школьном, а в заводском общежитии, и его кровать стоит между кроватями его новых друзей-погодков: справа-Николая Скрипникова, паренька спокойного и уравновешенного, такого же, каков он сам; слева - Петра Тушканова, человека живого, быстрого, схватывающего всё на лету, немного вспыльчивого. Но Петру Тушканову, видимо, как раз не хватало таких друзей, как оба Николая, - уравновешенных, а Николаям на пользу была живость их третьего друга. Жили хорошо. Вое работали подручными, все были комсомольцами. Работали они и учились ладно, но в среде друзей был один чуть скромнее, в работе чуть прилежнее и вдумчивее, в учёбе чуть старательнее, усидчивое. Только это, пожалуй, и отличало Николая от его товарищей.

... Сталеваром, к которому третьим подручным поставили Николая Сидельникова, был знаменитый Александр Григорьевич Соколков. Он ещё до войны за высокие показатели съёма стали был награждён орденом Ленина. Сейчас он работал на восстановленной печи.

У Соколкова люди быстро росли, становились вторыми, первыми подручными. Правда, перед тем, как выдвинуть первого подручного на самостоятельную работу сталеваром, Соколков устраивал «доводку». Он то ставил испытуемого к печи «присмотреть за завалкой», то поручал выпуск плавки, то оставлял подручного на смену за сталевара, и если все эти экзамены первый подручный выдерживал, то Соколков приходил обычно к начальнику цеха и говорил: «Давайте пускайте новую печь, ждёт человек должности да других задерживает».

Новому своему третьему подручному Соколков обрадовался. Сталевар расспрашивал Николая о доме, о друзьях по общежитию. Николаю понравилось, что Соколков встретил его как помощника. В свободные минутки тот придирчиво допытывался: «А ну, погляди, не сварилась сталь? Нет еще? А какая температура? Нет, ты на приборы не смотри, ты так скажи. А сколько ждать ещё? А если дутья подбавить или мазуту? Что тогда? А кирпич-то при какой температуре плавится? Угадал, угадал! Прочитал, говоришь? А где прочитал? Хорошая книга. А ты вон ещё какую книгу прочитай, дай-ка я тебе напишу название. Как прочитаешь, так скажи, ещё поговорим, а сейчас давай к печи».

Всего два месяца ходил Николай в третьих подручных. Новые печи входили в строй. Первый подручный ушёл сталеваром, Николай стал вторым. «Университет» Александра Григорьевича Соколкова действовал «без осечки», как любили говорить в цехе. Уже более трудные задачи стал задавать сталевар Николаю. «Гляди на завалку - самое трудное», - поучал Соколков. И сам Николай уже давно обращал внимание на это «трудное» дело.