Дед

— Что «было»?

— Дело...

Три пары глаз устремились на временного работника с недоумением, равнодушием и насмешкой. Мелькнула в них и улыбка, но без сочувствия. Наконец хозяин хмуро проговорил:

— Делай, что велено!

Паренек вышел, странный холодок охватил его сердце.

— Что это с парнем? — недоумевал хозяин.— Работник он хоть куда, а насчет остального...

— Да мало ли,— ответил старый садовник, у которого на кончике носа примостилась забавная бородавка,— может, по дому соскучился.

— Едва ли. Какой такой может быть у него

дом'?

— Наверное, не больно-то завидный,— заметил работник помоложе.— Говорят, там у них восемь огольцов мал мала меньше. Этот самый старший. А отец еще попивает.

— Где же они живут?

— В городе. В Валлила, кажись. А что?

— Да незачем было их разводить так много, огольцов-то...

Дед медленно шагал к дровяному сараю. Из головы разом вылетели все мысли, осталась одна лишь гудящая пустота. Он винил себя. Должно быть, он ошибся. Он слишком отдался мечтам: видел себя на корабле, плывущем в дальние страны. Опасно так упиваться прекрасными грезами: неизбежно столкновение с действительностью, внезапное пробуждение и мучительное похмелье.

Подле сарая он заметил хозяйскую кошку. Она потянулась к нему, довольно мурлыкая, ожидая ласки. Но в эту минуту мечтатель не испытывал ни малейшей нежности. Он угрюмо посмотрел в ее желтоватые звериные глаза, казалось, в их фосфорическом блеске он увидел что-то знакомое: вот садоводство, хозяин, хозяйка, острая на язык домработница и, наконец, старшая дочка хозяина — Мэри, чье имя пишется по-английски. И тут-то кошке пришлось, в свою очередь, столкнуться с жестокостью мира: мальчик в сердцах наподдал кошке. Она метнулась через сугроб и в два прыжка скрылась из виду.

Парнишка поплевал на руки и взялся за топор. И в тот же миг с его губ сорвалось ругательство. Топорище было чем то вымазано. Понюхав ладонь, он узнал противный запах сапожной ваксы на тюленьем жире. Он даже пожалел, что не успел наподдать кошке дважды. Взяв из сарая стружку, он обтер топорище, помыл руки снегом и надел было рукавицы, но тут же с отвращением швырнул их прочь. Изнутри они были выпачканы той же ваксой. Он сел на колоду и взглянул на окна дома. Тотчас в окне показалось острое лицо хозяйки. Но парень не двинулся с места. Чаша его терпения была переполнена.

Во двор вышел сам хозяин и стал поглядывать на небо, как будто ждал к себе заоблачных гостей. Наконец он обратил свой взор к дровяному сараю и крикнул:

— Давай-ка, брат, пошевеливайся! А то как бы тебя снегом не замело.

Ему не пришлось ничего добавлять к этому. Парнишка неохотно взялся за топор. Но злость и досада быстро мобилизовали всю его силу. Мозг и мускулы повиновались, как бравые солдатики. Теперь он готов был изрубить на дрова хоть все леса Финляндии. Но едва лишь успел он войти в задор, как, откуда ни возьмись, вылетел крепкий снежок, больно стукнув его по щеке. Серьезный мужчина не мог больше терпеть подобных шуток и отправился искать обидчика. Осторожно обойдя жилой дом, он узеньким проулочком выбрался в тыл оранжереи. Тут он увидел старшую дочку хозяина, которая поглядывала из-за угла теплицы на сарай, сжимая в руках новый увесистый снежок. С неожиданной стремительностью Дед бросился к девочке, влепил ей пару затрещин и, зачерпнув пригоршню грязного, смешанного с сажей и навозом снега, хорошенько ее умыл. Он не сказал ей ни слова, руки его высказались столь ясно и убедительно, что слова были излишни.

Задыхаясь от слез и обиды, девочка шептала: