Следом вышли и остальные. Нюра задержалась у стола.
– Доктор...
– Что?
– Оставьте меня при нем! Я одна с ним умею... Полы буду мыть, выносить за людьми... Все сделаю, только оставьте!
Екатерина Ивановна задумчиво смотрела на стоящую перед ней женщину в серенькой кофточке.
– Идите, – строго приказала она и, когда та, сникнув, покорно направилась к дверям, добавила: – К директору. Я поговорю.
Будто брызнуло солнце: так просияло лицо Нюры. И женщина в белом халате удивленно заметила, что эта, серенькая, красива...
Он был самым трудным в отделении. Грубый, упрямый, из-за всякой малости скандалил, ругался, швырял чем попало. Больные шарахались от него. Сестры и нянечки плакали втихомолку. Но ни разу никто из персонала не позволил себе раздраженного слова или жеста.
В институте не было равнодушных рук. Были деловитые и строгие, сдержанные и ласковые. Он знал суховатые, удивительно точные пальцы врача, прохладные руки старшей сестры, узловатые – нянечки Фенн. Но больше всего тянулся к шершавым, родным – Нюриным.
...Тихая женщина ходит по институту. Убирает, моет полы, стирает. А вечерами выводит своего Федю в сад. Пахнет цветами и морем, нагретые за день камни дышат теплом. Шуршит песок: по дорожкам ходят больные. Рабочий день в институте давно закончился, но светятся окна лабораторий. Нюра знает их наперечет: здесь работают над ожогами глаз, там – над пересадкой роговицы. Что заставляет людей оставаться тут до глубокой ночи?
А вот кабинет Пучковской. Про нее писали в газете. Иногда перед отбоем она, утомленно щурясь, выходит в сад и подсаживается к больным. Нюра смотрит широко раскрытыми глазами на эту полную усталую женщину. Откуда берутся такие? Ежедневно ей приходят десятки писем. Люди благодарят за свет, за радость, за жизнь. Нюре кажется, что Пучковская и говорить-то должна особенными, неслыханными словами. Но разговор идет обыкновенный: про погоду, книжки, операции. Врач рассказывает разные случаи, и Нюра слушает, крепко сжимая руку Федора.
...Молодая девушка предложила свои глаза ослепшему американскому коммунисту. Решила – ему нужнее.
...Мальчишка из глухого села мечтал стать летчиком. И вдруг начал плохо видеть. Изо дня в день все шире перед глазами мельтешило, расплывалось черное пятно. Мальчик сбежал из дому, на попутных машинах добрался до города, пришел на аэродром. Здесь он объяснил дяденьке в синем кителе, что ему нужно туда, где лечат глаза. Его усадили в самолет и привезли в Одессу. Он пришел в институт и на лестнице встретил маленьную приветливую женщину, заведующую одной из лабораторий, Нину Сергеевну Шульгину. Когда он объяснил ей про глаза и про летчиков, она взяла его за руку и повела устраиваться. Теперь его лечат. Кто знает, может, мечта мальчишки и сбудется!
После таких разговоров Федор задолго до отбоя уходил в палату. Лежал на койке, пока не заснут больные, а потом выходил на балкон и курил, курил... Нюра снизу смотрела, как мелькал раскаленный глазок его папиросы.
Нюре тоже не спится. Гудят от усталости руки и ноги, а сна нет. Гвоздит одна неотвязная мысль...
По ночам в палаты имеют право заходить только дежурные. Нюра свято соблюдала все институтские правила, но однажды не выдержала. Ей показалось вдруг, что Федору плохо. Лежит, стиснув зубы, хмурый, затаенный...
Накинув на плечи халат, она выскользнула из комнатки, где спала. Четкие лунные квадраты лежали на полу. В пустых коридорах тускло горели лампочки. Двери были приоткрыты. Больные спали. Голубели в лунном свете повязки, бинты, простыни...
Легко ступая, Нюра дошла до палаты Федора и остановилась. Из-за двери донесся глуховатый, злой голос:
– ...добренькие. Небось, тысячи на нас огребаете?
«Федя! – Нюра похолодела. – С кем это он?»
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.