В новаторской драматургии Чехова, по его собственному определению, нет ни ангелов, ни дьяволов, все у Чехова многозначно, и это в полной мере получилось в картине Никиты Михалкова.

Николай Трилецкий, которого необыкновенно интересно играет сам Михалков, – при всех отличиях, в сущности, другой вариант Платонова.

Вот жалкий человек – конторщик Горохов с фабрики просит Трилецкого, который совершенно свободен, поехать к больной жене.

Трилецкий: Ну, вы знаете, я сегодня приехать никак не смогу. Завтра к вечеру.

Горохов: Понимаю, понимаю... а то, может, все-таки поедем, господин доктор?

Трилецкий: Что?

Горохов: Я говорю, может, все-таки поедем... лошади хорошие, хозяйские...

Трилецкий: А-а...

Горохов: И потом, к обоюдному согласию... вы очень обяжете...

Трилецкий: Я понимаю, но вы знаете... Господин Горохов, я сегодня приехать никак не смогу. Завтра... В крайнем случае... послезавтра.

Горохов: Понимаю, господин доктор... Николай Иванович! Ради Христа, я вас очень прошу, может, поедем? А? Понял. Понял. Прошу простить...»

И позже Платонов говорит Трилецкому:

«Бездельник! Ты единственный доктор на всю округу, а у тебя как милостыню просят того, что ты давать обязан...»

Все роли в этой картине сыграны блестяще. Поразительно интересен Щербук – Олег Табаков, но Платонов Александра Калягина и доктор Трилецкий Никиты Михалкова – явления особые.

Если верна по отношению ко всему решению картины формула «отражение сильнее луча», то в самой полной мере это относится к ролям Платонова и Николая Трилецкого.

Об этой формуле луча и отражения говорил мне режиссер, и она необычайно верна применительно именно к чеховской драматургии.

Совершенно неожиданные актерские ходы у Калягина и Михалкова суть не просто оригинальные решения (хотя они бесконечно оригинальны), а выражение подтекста, выражение личности героя и авторского отношения к нему, и даже в тех случаях, когда актер произносит самый прямой текст, всегда находится непрямое решение – отражение луча.

Вот пример «отраженного луча».

Платонов раздражен своей женой и Софьей. Он входит, мы видим, как его рука наливает водку в рюмку. Но мы не видим, как он пьет. Вместо того нам показывают мальчика Петю, который смотрит на Платонова: мальчик сморщился, и мы понимаем, что сморщился Платонов, и понимаем, что ему противна эта водка, и знаем, почему он пьет, то есть режиссер не впрямую, а отраженно продолжает рассказ о состоянии Платонова, и рассказать так – гораздо сильнее, чем впрямую показывать Платонова и его состояние.

Чеховская, необычайно чеховская картина, где драматическое то и дело разрешается комедийно, а комическое вдруг оборачивается драмой...

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.