Позволю тут себе небольшое отступление... С давних пор люблю поразговаривать с Белым, особенно если эта самая заполошная запсибовская жизнь отпустит его на часок-другой, так, чтобы можно было, не торопясь, пройтись с ним на лыжах, постоять, глядя на поселок, среди завьюженных берез на Маяковой горе, а потом выпить в тепле крепкого чаю и посидеть на диване. Мне всегда казалось, что рядом с ним легко думается, что на многое, чего не мог понять до сих пор находишь ответы, и только нынче стал понимать: а может быть, это оттого, что о том же самом он уже размышлял до тебя, размышлял основательно, с присущей ему крестьянской дотошностью?

На войне его ранили в первом же бою, и на передовую он больше не вернулся, но все остальные тяготы, выпавшие на долю его поколения, ему пришлось пережить, ко многому притерпеться, и, может быть, тогда, в шестидесятом, ему было непривычно работать рядом с нами, по молодости своей очень многое норовившими брать наскоком?

Проблемы гигантской стройки, а потом и громадного завода он самоотверженно пытался решать всеми доступными в его положении средствами, несмотря ни на какие трудности, никогда не опускал рук, а упорно продолжал какую-то главную, как мне теперь кажется, свою линию: не ждать всеразрешающих высоких постановлений, а добиваться, чтобы тут, на Запсибе, каждый на своем месте сделал все, что в его силах.

– Бывает, задержусь на работе, – рассказывал он в тот мой приезд. – Потом к директору: захватите, Леонид Сергеевич? А то своего шофера уже отпустил. Поедем, перед самым поселком говорю: хотел было нынче проскочить на плавательный бассейн, посмотреть, что там делается, да времени так и не хватило. Может, подбросите? А оттуда уж я пешком. Вздохнет он и за мной следом... Через недельку, глядишь, еще куда-нибудь с ним заедем. Потом он как-то: «Что ты меня все за собой таскаешь?» И пошел у нас разговор. А вот давайте-ка, говорю, дорогой Леонид Сергеевич, разберемся: для вас завод – это все. И работа, и увлечение, и смысл жизни. И отдых, говорю, тоже... А он перед этим и в самом деле рассказывал: полночи не спал, все думал, как выйти из прорыва, голова разболелась, а потом плюнул на все, позвонил в гараж, чтобы прислали дежурную машину. Приехал на второй конверторный, походил там да постоял, посмотрел, как все четко да хорошо, – ты веришь, говорит, давно так не отдыхал! Напомнил ему – рассмеялся. А я дальше: а теперь, говорю, давайте представим, что горновой наш, который только что отстоял у горячей печи, поднялся бы среди ночи и поехал на завод отдохнуть. Или, допустим, что вернулся он со смены, перекусил бы, да и опять в цех. Ему там нечего делать: там на его месте уже другой человек. А этот хорошо поработал, спасибо ему, он теперь со спокойной душой и с чистой совестью отдохнуть должен, и разве не наша с вами святая обязанность – подумать, чтобы получилось это у него с толком? У вас любимое дело, вы счастливы уже оттого, что можете отдаться ему целиком, а у него, может быть, совсем другие планы, и счастье свое он не с черной металлургией связывает – что ж тут страшного? Один, предположим, решил, что всего себя отдаст детям... В другом, может быть, какой великий талант пропадает, а он сидит после смены дома и в лучшем случае телевизор смотрит. Вот давайте-ка, 'Говорю ему, так вот, без никаких, заедем сейчас домой к кому-либо из горновых, да посмотрим, чем занимается человек, да обо всем, чем у нас можно заниматься, по душам и поговорим...

Я спросил тогда с интересом:

– И заехали?

Белый сперва, покачивая головой, потихоньку рассмеялся, только потом опять заговорил:

– Пробыли с ним весь вечер у одного хорошего парня, мы его тогда только что в кандидаты партии приняли... Тот и обрадовался и вроде засмущался. Сейчас, мол, за обер-мастером сбегаю, он в соседнем подъезде. Потолковали мы о том о сем, чайку попили, выходим, а Леонид Сергеич говорит: спасибо тебе, хорошо посидели. Теперь бы еще на завод съездить!

На Рижском взморье я узнал от Ивана Григорьевича, что директор тяжело заболел, нашли рак легких, а когда приехал теперь на Антоновскую площадку, Леонида Сергеевича Климасенко уже не стало.

Рассказывали, как мужественно боролся он с грозным недугом, как новокузнецкие врачи, которых почитают не только в Сибири, пытались его спасти... В горисполкоме теперь решали, какую из улиц на Антоновской площадке назвать именем этого беззаветно, до одержимости преданного черной металлургии человека, и я, когда услышал, подумал: а вдруг это будет одна из тех улиц, куда «затаскивал» его Белый, когда поздним вечером ехали они с завода домой и вели эти свои долгие разговоры и о стали, и о душе человеческой...

И думал об этом еще долго – и с грустью и как будто с виной.

Не знаю, как написать о встрече с Запсибом.

Для меня это все равно, что пытаться передать на бумаге радостный и неровный стук человеческого сердца.

И правда, удивительное это все-таки дело – страна твоей молодости! Ты уже отсюда уехал, а что-то твое все равно осталось тут навсегда. Не знаю, как оно без тебя существует, – незримой тенью, живет ли в очертаниях знакомых улиц, особенным ли каким зарядом держится в воздухе над домами да над крышами, но стоит только тебе увидеть эти улицы, стоит только вдохнуть этот воздух, как происходит почти волшебное соединение в тебе прошлого с настоящим, и ты уже и чувствуешь взволнованней, и видишь острей...

Деревья, которые ты видел когда-то большими, становятся потом обычно поменьше, а здесь ты неожиданно замечаешь: эти, что вместе с друзьями сажал еще на первых комсомольских воскресниках, только сейчас-то и вымахали, только нынче наконец-то и стали очень большими, и это вдруг покажется тебе таким важным, что захочется к одному из них подойти и руку положить на темный шершавый бок.

Кто-то из старых знакомых будет неторопливо идти тебе навстречу, посмотрит на тебя вдруг внимательно, но тут же равнодушно отвернется: ведь для него это просто человек, похожий на тебя, а ты отсюда давно уехал...

Зато вдруг буквально подлетит к тебе кто-то другой, от полноты чувств хлопнет по плечу так, что завтра ты будешь пошевеливать им с осторожностью, с неподдельной радостью громко скажет:

– Что-то тебя давненько... как дела?! Собираюсь все к тебе заскочить, да жизнь, сам знаешь. А надо бы как-то собраться старикам!

Больше пятнадцати лет назад ты встречал его каждый день или в единственной тогда на стройке столовой, или в крошечном клубе, или просто на улице, а теперь уже сто лет вы не виделись, и слышать о тебе он тоже давно уже ничего не слышал – и что ж тут особенного? Все в порядке вещей: вон какой нынче на Антоновке город!

А стройка?

• Страницы:
• предыдущая
• 1
• 2
• 3
• 4
• 5
• 6
• 7
• 8
• следующая

Представьтесь или зарегистрируйтесь, чтобы участвовать в обсуждении.