Рассказ
На звонкое дно
В густое вино
Заветные кольца бросайте!
А. С. Пушкин.
Поезд пришёл перед вечером, и Москва встретила синевой, свежим воздухом зимы, очарованием сумерок. Огни были ещё не зажжены; в тончайшей, присыпанной снежком бесплотности терялись оттаявшие, пушистые от инея здания: видимо, оттепель сменила недавний мороз. Приехавший вышел на привокзальную площадь и остановился в раздумье. Впервые ему некуда было спешить, чтобы попасть в числе первых: будь то вступление в отвоёванный город, капитуляция гарнизона или водружение знамени Победы на самом высоком здании города... Два фотоаппарата, отслужив свою военную службу, висели через плечо. Сколько раз, волнуясь, переживая всё заново, прочитывал он, фотокорреспондент Соловцов, на плёнке запись событий, боёв, героев, лиц, встреч!... Как бы на перекличке проходили товарищи, с которыми крепко, насмерть так казалось тогда - связала его фронтовая дружба. Там, на фронте, в мужском одиночестве, когда каждая тайная мысль была взаимно поверена друг другу, когда делили друг с другом хлеб и табак, спали на одной постели, укрывшись шинелями, вспоминали Москву, читали стихи, стаканчиком вина отмечая фронтовые праздники и воспоминания, - там разгоралась она, эта дружба. И вот всё это уже позади. Война окончилась - и друзья разбрелись. Вот он, четыре года гонявший по военным дорогам, вскакивавший на подножку вагона проходившего поезда, летавший на самолётах всех систем, иногда за отсутствием места даже в бомбовом отсеке, - вот он стоит на привокзальной площади, лишённый обычной, стремительной цели. Была ли та дружба, которую называли то фронтовой, то боевой, была ли действительно она на всю жизнь, как это подразумевалось без обещаний и клятв?
Он пошёл с вокзала пешком сквозь таяние и капель московских сумерок. Адрес товарища был записан в походной залистанной книжке рядом с рецептурой проявителей и перечнем населённых пунктов где-то под Кировоградом или Тульчиным. За площадью уходила в туман набережная реки. Всё было неясно, смягчено сумерками, и река, казалось, никуда не текла, а только широко покоилась в гранитном ложе. Где был этот далёкий Петропавловский переулок на Якиманке, это московское, когда-то предложенное ему прибежище?
Полтора часа спустя, пройдя почти через весь город пешком, уже в полной синеве вечера, он разыскал этот нужный ему дом в переулочке с глухими заборами, за которыми на деревья садов с карканьем и хлопаньем крыльев садились вороны. Он нашёл в глубине двора и столько раз описанную и такую знакомую, точно он бывал здесь не раз, дверь, обитую клеёнкой. Он вошёл в коридорчик и постоял в темноте, прежде чем нашарить звонок или постучать в дверь. Уцелела ли ещё эта дружба? Может быть, женщина уже ревниво заслонила собой недавнее фронтовое товарищество?
Он глубоко вздохнул и, пошарив по стене и не найдя звонка, постучал в дверь. Минуту спустя детский голос спросил его:
- Кто там?
- Майор Игнатов здесь живёт? - спросил он по привычке, сейчас же вспомнив, что тот уже демобилизован.
Его впустили.
- Проходите сюда, - сказал мальчик. - Папа сейчас на работе. А вы кто?
В нём была уже домовитость, привычка настороженного внимания к незнакомым.
- Я его товарищ по фронту.
- Вы идите за мной... вот сюда. Мальчик ввёл его за собой в комнату.
- Так... - сказал Соловцов, расстёгивая пуговицы своего кожаного пальто. - Значит, ты и есть Игорь Игнатов?
- Да... а откуда вы знаете?
- Ну вот, - усмехнулся пришедший, - мне тебя не знать! Папа о тебе столько рассказывал.
- Вы раздевайтесь, - сказал мальчик облегчённо: до этого он сомневался, правильно ли сделал, что впустил постороннего. - А это что у вас - «ФЭД»? Вы умеете снимать?
- Немного умею. А ты, значит, разбираешься и в фотоаппаратах?
В 11-м номере читайте о видном государственном деятеле XIXвека графе Александре Христофоровиче Бенкендорфе, о жизни и творчестве замечательного режиссера Киры Муратовой, о друге Льва Толстого, хранительнице его наследия Софье Александровне Стахович, новый остросюжетный роман Екатерины Марковой «Плакальщица» и многое другое.